Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Вообще прочитанные книги словно ожили, бродя по острову Сен-Луи, он искал взглядом дом, в котором могла находиться мастерская Клода Лантье, на бульваре Османа пытался угадать, где в начале своей «карьеры» снимала квартиру Нана, а вблизи парка Монсо был почти убежден, что узнал великолепную виллу, в которой Рене и Максим наставляли рога Аристиду Саккару. Но самый большой сюрприз ожидал его, когда он вечером, свернув с бульвара в переулок, где находилась его гостиница, на которую утром он наткнулся случайно, бросил рассеянный взгляд на указатель — улица Эльдер, та самая, где Эдмон Дантес снова встретил свою Мерседес, которая за это время стала графиней, а Растиньяк пытался завоевать расположение графини де Ресто… Было пленительно жить с ними на одной улице, дышать тем же воздухом, хотя и спустя сто лет, — собственно, это ощущение было для него не ново, обнаружил же он вдруг в Карлсруэ, что именно в этом городе лечился один из его любимых героев, полковник Шабер…

С Беттиной Герман познакомился в саду Тюильри. Деньги на это путешествие он копил всю зиму, однако вынужден был считать каждый сантим, за все надо было платить, и за билет на поезд, и за гостиницу, потому он старался сэкономить на еде, проголодавшись, просто заходил в булочную и покупал багет, выйдя же, подражая парижанам, там же принимался его есть или, если чувствовал, что нога устала, устраивался в каком-нибудь сквере, рядом с молодыми мамами, качавшими коляски, пожилыми дамами и голубями. На сей раз, присев на свободный край скамейки и отломив от багета солидный кусок, он заметил, что рассеянно поглядывавшая по сторонам блондиночка, обосновавшаяся на другом ее конце, под стриженым незнакомым деревом, отбрасывавшим весьма условную тень, на миг задержала на нем, или, вернее, на его провианте, вольно блуждавший взор.

— Позвольте предложить вам присоединиться, — сказал Герман на своем «книжном» французском, неуклюжем, но все-таки немало помогавшем ему здесь, поскольку немцев в Париже недолюбливали. Блондиночка удивленно посмотрела в его сторону, наверное, не поняла, о чем он, и Герман продублировал свои слова жестом, протянув багет — хлеб был такой длинный, что можно было даже не придвигаться к ней поближе. Блондиночка захихикала, и Герман подумал, что сейчас его поднимут на смех, но вместо этого маленькая ручка с ухоженными розовыми ноготками ухватилась за багет и отломила крохотный кусочек.

— Я обедала, но это в самом деле пахнет замечательно.

Германа удивило, что он разобрал это довольно сложное предложение, до сих пор ему везде, на границе, в гостинице и в магазине, приходилось просить, чтобы обращенные к нему слова повторили помедленнее, речь французов была быстрой, и их произношение не имело ничего общего с тем, что он слышал из уст своего учителя в гимназии.

— Вы говорите на очень хорошем французском, — сделал он, как сам думал, рафинированный комплимент.

— Благодарю, — хихикнула блондиночка снова, — я передам ваши слова своей гувернантке, она будет рада.

Еще пара фраз, и оба с облегчением перешли на немецкий. Беттина была родом из Лейпцига и приехала посмотреть Париж.

— С семьей? — спросил Герман.

— Нет, одна, мне нравится путешествовать одной, я даже в Египет так ездила.

Герман немедленно извинился, что помешал фрейлейн наслаждаться одиночеством, но ему любезно ответили, что ничего страшного не случилось, иногда «даже приятно обменяться с кем-то впечатлениями».

Во время последовавшей совместной прогулки Герману удалось в полной мере продемонстрировать свои архитектурные знания, Беттина слушала с интересом и, казалось, совсем не обращала внимания на то, что ее спутник хромает. Когда он проводил ее до гостиницы, то обнаружил, что это все тот же «Ритц», за окнами которого продолжали маячить американцы, только теперь еще более пьяные. То, что Беттина не принадлежит к людям малого и даже среднего достатка, он уже понял не только по ее замечанию о путешествии в Египет, но и по ее одежде, особенно по тому, что ее явно дорогая сумочка была одного оттенка с туфлями, наверняка сшитыми на заказ, но «Ритц» — это все-таки чересчур, Герман сразу почувствовал, что тут ему делать нечего, и стал поспешно прощаться — однако был остановлен удивленным вопросом, а что, завтра ее на новую «экскурсию» не приглашают?

Когда через два дня Герман отправлялся в обратный путь (на больший срок он никак тут не мог остаться, его ожидала его первая работа, профессор взял его ассистентом на строительство некой ультрасовременной деревни), они обменялись адресами и Беттина обещала, написать ему сразу, как только вернется в Лейпциг. Точь-в-точь как Юлия, подумал Герман цинично. Если он не годился в потенциальные зятья даже для обнищавших балтонемцев, что уж говорить о владельце одного из старейших и почтеннейших издательств Лейпцига? Тем больше он был поражен, когда через неделю действительно обнаружил в почтовом ящике пахнувший духами конверт и в нем — такую же пахучую цветастую бумагу, исписанную пышным и малоразборчивым женским почерком…

***

Непонятная болезнь девочки мучила Софию, она все пыталась сообразить, что это такое, но ничего придумать не могла. Даже главврач поликлиники только пожал плечами и сказал, что медицина в данном случае бессильна. Когда он уходил домой, София часто отправлялась в его кабинет — это разрешалось — и брала с полки один из стоявших на ней медицинских журналов. Теперь, когда университет был позади, она могла бы, подобно многим другим, не читать или читать поменьше литературу по специальности, но, странным образом, именно сейчас она почувствовала в себе какой-то особенный порыв к знаниям — раньше учеба была больше обязанностью, теперь же — внутренним побуждением. И долгом — разве ей, в отличие от многих однокурсников, не повезло, она нашла после университета работу, правда, волонтерскую, как ее называли, но все-таки сохранялась надежда, что, когда осенью в поликлинике освободится место, ее туда возьмут.

Большинство медицинских журналов было из Германии, и в поликлинике их почти никто не читал, то ли ее коллеги не знали немецкого в достаточной степени, то ли полагали, что после получения диплома профессия полностью освоена, София же находила там для себя много нового и интересного, о чем на лекциях речи не было. И все же ее руки задрожали, когда она напала на статью, рассказывавшую про лимфогрануломатоз — все симптомы подходили: периодически подскакивала температура, а между приступами ребенок был совершенно здоров, это и сделало диагноз таким трудным, ведь при этой болезни в начальных стадиях картине крови доверять нельзя. Когда она вышла со своей гипотезой и та подтвердилась, она сразу почувствовала, что ее престиж в поликлинике поднялся, коллеги постарше и те теперь смотрели в ее сторону с уважением. Тем большим было разочарование, когда осенью обнаружилось, что на освобождающееся место ее все же не берут, оно досталось прошлогодней выпускнице, девушке с броской внешностью — она была не «оптиком», а местной, отец же ее состоял в той же корпорации, что и директор поликлиники. София не завидовала ей, но была огорчена тем, что она, молодой образованный человек, полный сил, не в состоянии материально поддерживать семью, а ведь начался мировой экономический кризис, дядя Конрад в Берлине разорился, у ее родителей тоже возникли серьезные затруднения, недавно они даже пригласили домой ювелира, София случайно увидела его, вернувшись от подруги раньше, чем собиралась, ювелир сидел за кухонным столом, и перед ним лежали мамины украшения.