Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Вот тогда она и приняла решение. В тех самых журналах часто появлялись объявления, посредством которых немецкие клиники искали ассистентов и практикантов. А почему бы не попробовать, подумала она, и написала по нескольким адресам — и надо же, Германии она оказалась нужнее, чем родине, она получила даже два приглашения и могла теперь выбирать.

По совету матери она приняла решение в пользу Южной Германии, где требовался ассистент в туберкулезный санаторий.

— Это недалеко от Мюнхена, если что-нибудь случится, можешь всегда попросить помощи у дяди Альфреда.

Альфреда, маминого младшего брата, София помнила неплохо, хотя и была еще маленькой девочкой, когда видела его в Ростове в последний раз, потом дядя сбежал оттуда вместе с отступающими немецкими войсками в Германию и теперь был хозяином пивного зала в Мюнхене.

— В самом деле, обязательно зайди к дяде в гости, попробуешь знаменитое баварское пиво, — добавил Эрвин, который только что демобилизовался после срочной службы и тоже искал работу. Брата забрали в армию с третьего курса, что ужасно разозлило маму, она сказала, что государство, которое не умеет ценить образованных людей и не понимает, что этот возраст — лучший для учебы, вообще не государство; но Эрвин заявил, что он подобному пустяку себя сбить с пути не позволит, и закончил университет экстерном, параллельно службе. София посоветовала и брату поискать работу в Германии, но прежде, чем Эрвин успел ухватиться за эту идею, отец нашел для него место с помощью одного своего старого, еще по московским временам, знакомого адвоката. Срочно собрав вещи, брат уехал в Таллин, и София с грустью подумала, что, если бы среди знакомых отца оказались медики, может, она бы уже шла по какой-то из таллинских клиник в белом халате.

К путешествию София готовилась долго и прилежно, она взяла в бюро путешествий расписание поездов и составила точный маршрут с датами и часами. На вокзале ее провожали все еще остававшиеся в Тарту члены семьи: папа с мамой, Виктория и Лидия. До Риги она добралась благополучно, если не считать того, что в Валге пришлось пройти пограничный контроль — пограничники оказались суровыми и даже злыми, и София чувствовала, что ужасно их боится. Какая я все-таки глупая, сущий ребенок, самой двадцать семь, а опасаюсь пограничников, подумала она, когда поезд наконец тронулся. Видимо, у нее в натуре какой-то изъян, надо его изжить.

В Риге ее встречал деловой партнер отца Менг, которому отец поручил передать какие-то бумаги. Они посидели часик, до отправления берлинского поезда, в кафе вокзала, Менг угощал ее мороженым и рассказывал интересные истории про свою молодость, как он поехал из Дании в Россию, в Киев, начать собственный бизнес и там на сельхозвыставке познакомился с отцом Софии. Менг, оказывается, был и на свадьбе отца и матери и до сих пор с восторгом вспоминал, какой это был веселый, счастливый вечер. София с трудом могла себе представить, что отец и мать тоже когда-то были молодыми и что она сегодня уже на несколько лет старше, чем мама в те дни.

На немецкой границе с ней случилось небольшое происшествие, таможенник потребовал заплатить налог за два килограмма масла, которые отец послал дяде Конраду и тете Сильвии по их просьбе — в Германии масло было очень дорогое. К счастью, Софии пришло в голову спросить у таможенника, сколько пассажир может иметь при себе продуктов?

— Столько, сколько сможете съесть в пути, — ответил таможенник.

— Но, видите ли, мой билет действителен в течение двух месяцев, за это время я точно успею съесть все масло, — выдвинула София контраргумент.

Таможенник рассмеялся, и считанные марки Софии были спасены.

Дальше пришлось проезжать «польский коридор» — двери заперли, окна завесили наглухо — ощущение, что находишься в тюрьме. К чему такие глупости, как границы и таможни, почему люди не могут свободно путешествовать по всему миру, думала София, не находя ответа.

В Берлине ее встречал дядя Конрад, София даже не сразу его узнала, так он постарел и настолько плохо был одет — совсем не тот солидный господин, который иногда заходил к ним в гости в Москве. Ночь она провела в тесной берлинской квартире тети и дяди, а утром продолжила путь в Мюнхен. Она с удовольствием съездила бы и в Карлсруэ, недалеко от которого Герман строил какую-то современную деревню, но круг оказался бы слишком велик.

В Мюнхене ее никто не встречал, и ей пришлось самой искать заведение дяди Альфреда. Был вечер, шел снег, на улицах почти никого, немцы, наверное, не привыкли к подобной погоде, к счастью, она догадалась оставить чемодан в камере хранения, поскольку пивной зал оказался довольно далеко от вокзала. Дойдя до нужного здания, София остановилась в недоумении — внутри пели. Вернее, это было не совсем пение, пение — это когда Карузо поет «Di quella pira» или «Celeste Aida», тут же просто орали, не очень обращая внимание на ноты — мама это называла «галдежем пьяниц».

Можно было, конечно, пойти в гостиницу, но хватит ли у нее на это денег? Поколебавшись, София все-таки вошла. Ее немедленно окутало огромное серое облако дыма, такое густое, что она раскашлялась. Сквозь этот дым трудно было что-либо разглядеть, сразу защипало в глазах, она еле смогла уловить очертания длинных столов и таких же длинных скамеек по обе стороны, точно как на бабушкиной кухне на хуторе. За столами сидели почти исключительно мужчины, они стучали кулаками по столу и орали во все горло какой-то марш, слова которого София не разобрала, поскольку хорошей дикцией «певцы» тоже не отличались.

Вообще-то София пьяниц не боялась, но здесь было так противно, что ей захотелось тут же выскользнуть вон, только напомнив себе, что она уже взрослая женщина и должна свыкнуться со всем, что в этом мире встречается — к виду крови, например, она привыкла довольно быстро, — она осталась. В глубине зала какой-то худой человек за стойкой разливал пиво по кружкам, София его сразу узнала, это и был дядя Альфред, правда, заметно постаревший. И дядя, кажется, тоже ее заметил, поскольку шепнул что-то такому же худому мальчику, разносившему кружки, и тот поспешил к Софии.

— Ты — София Буридан?

— Да.

— Я твой двоюродный брат, Фридрих Беккер. Пошли, я посажу тебя за стол.

Ее проводили в самый дальний конец зала, где одиноко стоял маленький столик. На стене висела вешалка, София сняла зимнее пальто и шляпу и села на один из двух стульев, спиной к залу.

— Есть хочешь?

— Спасибо, я не голодна, — соврала София от смущения.

— Тогда подожди, скоро подойдет отец поговорить с тобой. Сейчас он очень занят.

София кивнула и стала ждать. Какая я все-таки инфантильная, попеняла она себе, почему я не призналась, что хочу есть. Впрочем, ясно почему — потому что это и так должно быть понятно, ведь она проделала долгий путь.