Ганна Шевченко - Забойная история, или Шахтерская Глубокая [сборник]

Я вернулась в кабинет. Там уже хихикали Аллочка и Галина Петровна, они только что вернулись от ревизора.

— Иди отнеси своей свекрови подшивки. — Галина Петровна вынула из стола три пачки ведомостей. — Посмотришь, в каком она костюме сегодня, французский, говорит. Не слушаешь ты нас, взяла бы в оборот Кирюшу, ходила бы сейчас во французских нарядах.

— В каком она кабинете? — спросила я.

— В архиве.

Я взяла документы и направилась в архив. Мне казалось, что из-за тяжести, которая на меня навалилась, я стала меньше ростом. И хотя на мне были босоножки с каблуками, я чувствовала себя карлицей.

— Что случилось?

Я подняла глаза и увидела Тетекина. Он оглядывался, нет ли кого поблизости. Коридор был пуст.

— Извини. Я не смогла. Вчера в шахте отца травмировало, я была у него. У меня твой ключ, я занесу, — сказала я.

— А я смотрю, ты какая-то расстроенная. Хорошо, заходи.

Тамары Михайловны в архиве не оказалось, архивариус сказала, что она пошла к нам за какими-то недостающими ведомостями.

— Так вот же. Я принесла. Странно, как мы с ней разминулись? — удивилась я.

— Может, она в туалет зашла? Или к плановикам, она к ним собиралась вроде.

Когда я вернулась, Тамара Михайловна уже сидела на стуле перед Галиной Николаевной.

— Здравствуйте, Тамара Михайловна. Я документы в архиве оставила…

— Анечка, Марья Семеновна сказала, что твоего папу травмировало вчера, сочувствую, очень-очень сочувствую. Ты, прям, осунулась, под глазами синяки…

— Спасибо, Тамара Михайловна. Я не спала всю ночь, в зеркало страшно смотреть…

— И все равно красавица, каждый раз смотрю и радуюсь.

— Тамара Михайловна, посмотрите, какая невеста хорошая, мы их с Кирюшей женим, женим, и все никак, — сказала Галина Петровна.

Тамара Михайловна рассмеялась:

— Кирилл мой застенчив ужасно. Даже не знаю, как у него жизнь сложится…

— Ну, смотрите, а то опоздаете, на нее уже Тетекин глаз положил. То одну бумажку просит принести, то другую.

— Какой еще глаз? Галина Петровна, что вы придумываете! Ну были проблемы с банковскими проводками, вот мы и разбирались! — возмутилась я.

— А Тетекин скоро уйдет от вас. Не слышали? — спросила Тамара Михайловна.

— Нет, — удивилась Галина Петровна. — А куда?

— В Мариуполь переезжает. Женится он скоро. У него там девушка. Они года два встречались, он к ней ездил постоянно, теперь вот решили оформить отношения. Это нам его дядя сказал.

— Так пусть сюда ее забирает! У него же здесь должность приличная.

— Папа невесты — заместитель директора металлургического комбината, ему там уже теплое местечко готовят. То ли финансовым директором он будет, то ли главным экономистом, точно не знаю…

Подо мной открылась черная дыра. Я, как канатная плясунья, замерла над этой ужасающей пустотой. Чтобы не упасть, я вжалась в стул и почувствовала подступающую к горлу тошноту. Внутри меня затикала мина с часовым механизмом. Шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь… Женщины продолжали обсуждать будущую женитьбу Тетекина, но я их не слушала. Не хотела слушать. Я, как и во время визита экстрасенса, принялась орать советский гимн внутри головы: «Союз! Нерушимый! Республик! Свободных! Сплотила! Навеки! Великая! Русь!» До меня долетали фрагменты фраз и охов: «…я слышала, она очень хорошенькая, Катей зовут, так дядя его говорил… да моложе его на пару лет…» Сорок, тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь… «Славься! Отечество! Наше! Свободное! Дружбы! Народов! Надежный! Оплот!» «Там уже и квартира трехкомнатная ремонтируется, и машина в гараже стоит… с мебелью, с мебелью квартира, а машина — иномарка, мерседес, вроде…» Двадцать, девятнадцать, восемнадцать, семнадцать… «Сквозь грозы! Сияло! Нам солнце! Свободы! И Ленин! Великий! Нам путь! Озарил!» «Кто его знает, может, и беременная… Ей уже под тридцать, пора ребеночка рожать…» Шесть, пять, четыре, три, два, один.

Я сорвалась с места и вылетела из кабинета. Неслась по коридорам, как комета, задыхаясь от собственного огня.

— А я тебя ждал… — сказал Тетекин, когда я ворвалась в его кабинет.

Я, не говоря ни слова, провернула ключ, как всегда торчащий в двери, подошла и села перед ним на стол, расставив ноги. Он опешил.

— Круто, — сказал он.

— Ты же хотел?

— Хотел…

Я спрыгнула со стола и села к нему на руки. Он принялся меня ласкать, но, когда его рука нырнула в трусики, я его остановила:

— Не здесь.

— Что ж ты меня мучаешь! То здесь, то не здесь…

— Пойдем сейчас со мной.

— Куда?

— В одно красивое место.

— У меня работа.

— Мы быстро.

— Что значит быстро? А ключ ты принесла?

— Зачем он тебе сейчас?

— А куда мы пойдем?

— Я же сказала, в одно красивое место. Либо сейчас, либо никогда, понял?

— Почему ты мне дерзишь?

— Извини, мне нехорошо…

— Что с тобой?

Я спрыгнула с его колен.

— Значит, так. Сейчас я выйду из комбината и пройду за автобусную остановку. Ты выходи следом за мной, но держи дистанцию. Не упускай меня из виду, но и не догоняй. Просто иди за мной, и все. Понял?

— Слушай, может, позже? Я жду звонок из объединения…

— Либо сейчас, либо никогда, — сказала я и вышла из кабинета.

За шахтной остановкой была тропинка — самый короткий путь на поляну. Я ждала Тетекина несколько минут, думала, он передумал идти за мной, но вскоре он появился. Я, не оглядываясь, пошла по пустырю. Возле первых зарослей обернулась. Он шел за мной. Я немного подождала, чтобы он не потерял меня из виду, и двинулась дальше. Тетекин догонял. Его светлая рубашка просматривалась сквозь кустарник. Как же я ненавидела его в тот момент! Если бы я могла превратиться в волчицу, я набросилась бы на него и разорвала горло. Ярость терзала меня, небо и земля перевернулись. Я пробиралась сквозь рухнувшие облака и чувствовала, как небо царапает меня своим грозовым воздухом.

Спустившись к ручью, я остановилась. Он подошел, вытирая лицо платком:

— Ну ты и бегаешь!

— У нас мало времени. Ты же говорил, тебе должны звонить из объединения…

— Я жалею, что пошел за тобой.

— Пошел же…

Когда мы добрались до места действия, я остановилась. Он приближался ко мне как-то неуверенно, боязливо. Как только он оказался рядом, я набросилась на него с кулаками. Махала руками и била по чему придется, приговаривая: «За Катю! За Мариуполь! За Катю! За Мариуполь!»

— Вот оно что, — сказал он и зашелся едким, сволочным смехом.

Потом схватил меня за талию, притянул к себе и стал целовать. Я дергалась, уворачивалась, пыталась оттолкнуть. Мне был противен его гадкий смех. Я вцепилась зубами в его нижнюю губу и почувствовала солоноватый вкус. Он вскрикнул и попытался меня оттолкнуть. Я, как взбесившаяся собака, рвала его плоть. Тогда он вскинул правую руку и выбросил кулак мне в висок. Потемнело в глазах. Я обмякла и сползла на траву. Пришла в себя, когда он срывал с меня белье и холодной рукой шарил по телу. Заметив, что я очнулась, заспешил, стал расстегивать ремень. Я попыталась освободиться, он навалился на меня всем весом. И тогда я собрала все силы и лбом боднула его в переносицу. Он вскрикнул и скатился с меня. Я вскочила. Он лежал на самом краю шурфа. Я налетела на него и столкнула в углубление. Бездна принимала его, чавкая и смакуя. Он погружался, с ужасом глядя вокруг себя.