Павел Лукаш - Пазлы

С последними словами мой новоявленный шеф (так он себя и предложил величать: «Называй меня просто — Шеф»), открыл, наконец-то дверь вышеозначенной комнаты.

— Привет, бойцы!

«Почему, бойцы?» — подумал я, глядя на двух молодых женщин и неопределенных лет великана с синим отекшим лицом и выпученными глазами.

Шеф, как бы услышав мои мысли, или, в самом деле, их услышав, объяснил:

— Мы тут не господа и не граждане, а «товарищ» — хорошее слово, но не всем нравится; к тому же, кое-кто трактует его, как «товарищ по несчастью». А при чем здесь несчастье? Где мы — где несчастье? Одно безусловно, мы бойцы невидимого фронта. Так я понимаю — я ведь в военной адвокатуре служил, и не только там.

«Вот те на, — подумалось, — мне же номинально скоро семьдесят, а тут две дамы молодые с интересом вылупились, и сам я к бою готов, как боец черт его знает какого фронта».

Я — тридцатилетний с виду (сколько лет не прошло?), в рекомендованном синем костюме, с интересом рассматривал женщин.

— Это Бетти — наш эксперт, — танцевала в Монте-Карло в свое время, а потом стала гадалкой и скончалась в среднем возрасте от пулевого ранения в сердце — предсказала что-то не тому и не то. А вот Жанет — теоретик-техник, ранее владела небольшим крематорием в Париже, коренная, между прочим, парижанка — золотой характер.

— А я, Сергеич, — заявил баклажан, — демократия, мать ее так…

В коридоре ничего не изменилось, только свет из окон сочился дневной — нормальный. Смотрю, за окном перекресток, на тротуаре толпа собралась, скорая, полиция. Микроавтобус тот самый стоит — бампер весь покорежен, а себя не вижу, и Жорика нигде нет. Быстро нас прибрали.

— Где же я, — спрашиваю, — где Жорик?

— Ты себя видеть не можешь, не положено, — говорит шеф, — незачем душу травмировать. Что за чушь у тебя в голове? Время и пространство — все твое, смотри — не хочу, а про этот незначительный эпизод забудь, скоро сам обхохочешься, вспоминая о своей неуклюжести.

Мы вошли в секретарскую.

— Это Зинаида, — начал шеф, не глядя, руку протянув в сторону девочки-подростка, — секретарь отдела, в Смольном обучалась, я тебе про нее рассказывал.

Девочка неспешно нацепила пенсне, от чего ее лицо стало еще интеллигентнее, и достала длинную папиросу из серебристой шкатулки.

— Зина, — прошептал устало шеф, — что за детский сад на работе. Я же просил…

Девочка поправила пенсне на носу и прикурила от стоявшего на столе канделябра.

— Да пошел ты, — сказала она неожиданным басом, — педофил хренов.

Кто-то приоткрыл дверь. Девушка лет двадцати заглянула в секретарскую. Наше присутствие было для нее нежданным, но преодолев нерешительность, она вошла.

— Что тебе нужно? — неласково спросил Шеф.

Темноволосая и сероглазая, в темно-коричневом — под цвет волос — коротком облегающем платье, выглядела она потрясающе.

— Я к Зине.

Она смотрела только на меня.

Тривиальное «Вам не кажется, что мы уже где-то встречались?», готово было сорваться с моего языка.

— Нечего шататься без дела, — сказал Шеф. — Сколько раз повторять?

— Но я по делу, — запротестовала девушка, — за разнарядками…

«Где же мы встречались, — думал я, — и когда?»

— Возвращайся к себе, — сказал Шеф, — Зинаида сама принесет.

Девушка вышла — исчезло видение.

— Кое-кто здесь докомандуется, — пообещала Зина.

— Ладно, — Шеф сказал не злобно, а примирительно, — дома разберемся.

Как я познакомился с Лазаревичем?

Мы с женой всегда отдыхали вместе. Кроме одного раза.

Покинув город моего рождения, юности моей и детства, и многих взрослых трудных лет достаточно давно, я ностальгировал в очень разумных пределах. Когда наступал отпуск, я стремился больше в места знаменитые, знакомые по книгам и телевизионным передачам. Но вот минуло десять лет, и мне захотелось на родину. Хотя, даже не захотелось — возникла неотвязная мысль, что если я не поеду сейчас, то не поеду уже никогда. Понятие «никогда» меня пугает. Я почувствовал тревогу — словно что-то упустил, оставил там, не забрал с собой. Явных причин ехать не было. Родня осталась там самая дальняя и неродная, а друзей, как я предполагал, не осталось вовсе. Но я решился. И вот тогда моя супруга встала в дверях, широко расставив руки — не пущу! Что она возомнила? Какие прошлые подозрения проснулись в ней? Но я прорвал заграждение. И уехал на четыре дня. Ходил по городу, кого-то не застал, кого-то не встретил. Вернулся недовольный — побыть бы там недельки две, разобраться бы, что к чему. Жена играла роль оскорбленной жены, а я — несправедливо обиженного ее подозрениями. Самое досадное, что упрекнуть меня было не в чем.

В том же году, как бы компенсации ради, я повез жену на побережье.

Уже на побережье, мы познакомились с Верунчиком, которая оказалась нашей землячкой. Это — плюс какие-то общие знакомые — и сблизило ее с мой супругой. В несезон народу на курорте мало. Женщины повадились бродить вечерами по бутиковым окрестностям, а я получил старика Лазаревича и относительную свободу — не погулять, так выпить.

— Мне, потомственному виноделу, на коньяк не хватает, — жаловался прижимистый дед. — Но водка должна быть холодная.

Я соглашался с ним по поводу водки, тем более что на коньяк и мне не хватало.

Он рассказывал, а я представлял себе, как будет выглядеть эта история в художественной моей обработке.

Чаю хочется — выздоравливаю.

— Зря она так, — говорит Шеф. — Ведь мое мнение учитывается. То есть, не то что бы кто-то спрашивал, но я-то знаю — чувствую. Зинка — грамотный специалист, хотя незаменимых нет. Всех меняют рано или поздно. Зато, какой стиль! Какой класс! Не было в мои годы таких баб. Я, по долгу службы, всяких повидал: и авантюристок, и проституток, и ответственных работников…

— Почему, — спрашиваю, — так много женщин в отделе?

— Существует мнение, что душевнее они, жалостливее, а главное, и в мужских проблемах разумеют, и в женских. Женщина — кто? Загадка! Но нас с тобой насквозь видит, в самом что ни на есть переносном смысле. А что там видеть? Их спроси — все мы одинаковы. Вот и получилось абсолютное большинство — в козла забить не с кем. Мы иногда собираемся, играем в женский преферанс. Впрочем, здесь и мужиков достаточно, но каких-то недоделанных. Знаешь, что такое — чужак? Тот который не такой, как все и со всеми не пьет. А что такое — оригинал? Тоже не такой, как все, но пьет со всеми. Тут своих — раз, два, три — и обчелся. Я, как тебя увидел, сразу понял: наш парень — столько лет в системе — не подведет. Живой… то есть, пардон, настоящий человек — ничего ему не чуждо, о таком не только повесть, роман-трилогию можно писать…

Я украдкой взглянул на шефа: глазки бегают, и насквозь его уже не видно. Что он скрывает? Для чего меня взяли? Не под него ли копают? Жил я тихо — без конфронтаций. Всякое бывало, конечно, так не больше, чем у других. Правда — тридцать лет в системе что-то значат. Но ведь, имя нам, как говорится, миллион…