Эрне Урбан - Утренняя заря

Лишь на третий день, когда его жена все глаза выплакала, голося, что выследили, мол, недобрые люди, загубили ее муженька, обобрали, отняли вырученные за свиней деньги, нашли Мошойго его знакомые в чужом селе и привезли домой.

Но и это не остановило его.

Едва протрезвившись, он дрожащей рукой соскоблил с подбородка трехдневную щетину, сходил на виноградник, а потом снова засел в корчме. И пошел пир горой! Набежал народ, пришел цыган со скрипкой, Мошойго всех приглашал к своему столу, сорил деньгами, бросал цыгану сотенные и кричал:

— Вот это за моих лошадей! А это за телегу! За мотор! За шесть лошадиных сил!

Напрасно плакала, звала его домой жена, даже душой покривила: выдумала, что их единственная корова, оступившись, сломала ногу.

Мошойго и взглядом не удостоил жену, даже слушать ее не захотел.

Жена, отчаявшись, позвала Дэли.

— А-а, секретарь пожаловал, товарищ Дэли! — насмешливо приветствовал его Мошойго, поднимаясь с места. Он схватил Дэли за руку и с пьяной настойчивостью заставил сесть рядом с собой за стол. — Пей, секретарь, пей, чтоб тебе пусто было! Пей, раз уж удалось тебе накинуть мне на шею ярмо!

— Не хочу я твоего вина! Пойдем отсюда! Что ты за чушь несешь, Петер?

— Не пойду, пропаду тут в корчме, но не пойду. И вовсе это не чушь. Сельскохозяйственный производственный кооператив! А знаешь, секретарь, как этот твой кооператив иначе люди называют? Союз холопов кабальных! Что ты на меня уставился? Надел на меня ярмо и радуешься? Был я холопом, холопом и остался. Конец! Упокой, боже, душу Петера Мошойго!

Напрасно старался уговорить его секретарь, Мошойго то плакал, то смеялся, то кричал, но ни на шаг не отступался от того, что казалось ему справедливым и правильным.

Когда Мошойго окончательно развезло, секретарю с большим трудом удалось дотащить его до дому, но, даже погружаясь в беспробудный пьяный сон, Петер все еще кричал:

— Не нужен мне социализм! Крылья мои, крылья вы мне подрезали!

То ли ветер шумит в камышах, то ли человек тоскует, изливает во вздохах горечь своего сердца.

Уже первая звезда зажглась на небе, отразилась в зеркале неподвижной воды, когда Мошойго наконец пришел в себя, очнулся от бремени тяжких воспоминаний.

Два долгих, пустых и безнадежно-томительных года прошло с тех пор, как он в последний раз прокричал свою правду и замолк, будто саваном закрылся. С тех пор не живет он, а так, существует. Выполняет свою работу, делает все, как и остальные, хлеба ему хватает, но радость труда, радость делать что-то своими руками покинула его, и, может быть, навсегда, может быть, до самой смерти не придется ему больше испытать этой радости.

Ну а семья? С сыном он помирился. Теруш стала воспитательницей в детском саду — осуществилась ее заветная мечта — и работает у себя в деревне, возится с ребятишками, которых оставляют ей на попечение родители, уходя на работу. Младшая дочь растет, уже в четвертом классе учится. Разумная девчонка, ум у нее острый, пытливый, и пишет красиво: буквы как бисер… Дети будут счастливы, без боли врастут в новый мир, не надо им будет для этого менять сердце. А он сам?..

И зачем вернулся в деревню Дэли, почему его после учебы не послали в другое место? Секретаря партийной организации Михая Дэли командировали на долгосрочные курсы председателей производственных кооперативов. Это было хорошо, что Дэли уехал, что два года не было его в деревне. За это время Мошойго смог успокоиться, примириться со своей участью. И вот теперь, когда Мошойго стало казаться, что ему на все в жизни наплевать, что только на том свете сможет он найти утерянное счастье, в деревне снова появился Дэли, отшлифованный жизнью в городе и еще более самоуверенный. Сразу же, с первого дня, он начал приставать к Мошойго. Да, вот именно, приехал и сразу же выставил Мошойго всем на посмешище.

Членов кооператива созвали на какое-то собрание по поводу борьбы за мир или чего-то в этом роде. Мошойго тоже пошел, да и как не пойти, глядишь, время скорее пройдет, а то в воскресенье не знаешь, куда деваться от безделья. Можно, конечно, газету почитать или радио послушать, но ведь и газеты, и радио только о кооперативах и разглагольствуют: мол, все в них хорошо — настоящий рай на земле. А на самом деле… Одним словом, пошел он на собрание к четырем часам, ко времени, о котором известили по всей деревне громкоговорители.

На подмостках сидела и Теруш. Любит она всякие сборища, все бегает по общественным делам, вместо того чтоб мужа найти себе. Но дело, конечно, не в Теруш, а в том, что и Дэли явился на собрание, и его тут же выбрали в президиум, приветствовали, хлопали ему, с такими почестями принимали, будто на этих кооперативных курсах невесть какими умными люди делаются. Правда, ничего не скажешь, Дэли умный был мужик, вот только в крестьянском деле не очень разбирался, но не без причины, конечно: ведь он и на заводе работал, и в каменоломне, и известь жег, да и в тюрьме посидел в молодые годы за политику. Поэтому и направили его на курсы, чтобы он научился тому, чего не знал. Давно пора поставить во главе кооперативов людей знающих и грамотных, чтобы не шла работа через пень колоду, не работали люди спустя рукава. Но не это важно, а то, что Дэли явился на собрание, и сразу стало видно, что ничуть он не изменился, остался таким же приставалой и насмешником, каким был.

Выбирали представителя от кооператива, чтобы послать его в уезд на большое собрание борцов за мир. Предлагали то одного, то другого, а Дэли на это сказал:

— Считаю, что единственный человек, который такой чести достоин, — это Петер Мошойго!

Такого Мошойго не мог оставить без ответа! Он, Петер Мошойго, относится к своему пребыванию, к своей работе в кооперативе по принципу: день да ночь — сутки прочь. Никаких заслуг у него нет, никаких обязанностей. Так почему же он теперь вдруг стал самым достойным? Как это он может быть представителем кооператива? Удалось им один раз завлечь его, поймать на удочку, но уж в другой раз не получится, не хочет он быть вечно подстилкой под ногами Дэли. Вскочил Мошойго с места и даже сам не помнит, что в сердцах крикнул тогда, но что-то вроде:

— Наплевать мне на ваш мир! Лучше будет, если вы оставите меня в покое!

Народ загудел. Теруш вскрикнула, закрыла лицо руками, потом ринулась к отцу, зашипела на него, прямо в лицо ему бросила:

— Уходите, уходите отсюда! Честные, порядочные люди даже одним воздухом с вами дышать не захотят!..

Это так поразило Мошойго, что он убежал с собрания и, сгорая со стыда, пришел вот на берег Рабы. Он уже раскаивался в случившемся, но кто в этом виноват? Если бы не Дэли, то он бы сегодня… Эх! Теперь все равно. Достаточно молчал он, по крайней мере, хоть один раз высказал громко то, что накипело у него на душе.