Эрне Урбан - Утренняя заря

На третий день случилась беда. Пирошка вернулась из школы вся в слезах.

— Подстрекателем зовут папу! — рыдала она. — Поглядите вот тут! — Девочка сунула под нос матери сатирический журнал «Лудаш мати». — Говорят, что вот этот дяденька на отца похож, а написано тут, что он только по воскресеньям ходит в поле, да и то не работать, а в тени отдыхать.

Напрасно успокаивала ее мать, напрасно сулила ей подарки, девочка заявила, что больше не пойдет в школу. Тогда мать прибегла к угрозам, но Пирошка — ни в какую. Не хочет, мол, она, чтобы над ней смеялись, «подстрекательской дочкой» дразнили.

Мошойго был поражен. Лишь теперь начал он догадываться, почему к нему в кооперативе стали так относиться, и это рассердило его сверх всякой меры. Он подстрекатель? Кто смеет говорить о нем так? Как может желать возвращения прошлого он, Мошойго, бывший батрак, вдосталь помучившийся под ярмом у Капчанди?! Ну хорошо! Если уж они его таким окончательным подлецом считают, что даже невинного ребенка на него натравливают, то он еще покажет им, на что способен… Есть у него еще порох в пороховнице!..

— Кто дал тебе этот журнал, детка? — спросил он у горько плачущей Пирошки.

— Принесли… на парту положили… — всхлипнула девочка.

— Не реви, дочка, все уладится. Мы все пойдем, сейчас же пойдем, и мать, и Теруш. Уж мы им покажем!

И показали!

Под вечер вся деревня только о том и говорила, что Петер Мошойго с ума спятил, решил, что свет перевернулся, опять стал единоличником. Взял он себе весь угол седьмого участка у самого заповедника и вышел на него с семьей, а на углу еще дощечку на колышке прибил: «Семья Мошойго». Честное слово!

Весть дошла и до Дэли. Сначала он испугался, потом призадумался. Может быть, он все же был не прав? Может, слишком круто поступил с Петером? Что еще придумал этот безумец, твердолобый стяжатель? Судя по тому, что говорили, все это было очень похоже на самовольный захват земли. Ну что ж, надо самому пойти посмотреть, что там стряслось, а уж потом и меры принимать.

Дэли вскочил на велосипед и покатил прямо к заповеднику. Так и есть! Дэли даже остолбенел от удивления. Да и как было не удивляться, если семья Мошойго проделала на этом заросшем травой участке всего за полдня такую работу, что другим и за три дня не осилить.

Будь что будет, решил Дэли. Даже если до драки дело дойдет, он положит конец самоуправству. Сорвав дощечку с колышка, он зашагал прямо к главе семьи.

— Что ты тут делаешь, Петер? — спросил он, показывая на дощечку.

— Не видишь, что ли?

Мошойго остановился, опершись на тяпку, и вытер пот.

— А дощечка зачем?

— Пусть все видят, что на этой земле мы работаем, семья Мошойго. Пожалуй, тут тысяча семьсот квадратных сажен будет, хоть я и не мерил.

— Да ты что, себе их, что ли, взять хочешь?

— Зачем себе? Другие тоже могут так сделать, земли всем хватит. Зато всем будет известно, кто на какой земле работает.

Дэли был поражен. Так ведь это значит, что… Мошойго в самую точку попал. Прав он! Всю землю, отведенную под картошку, кукурузу, огороды, бахчи, надо распределить по семьям. Собирать на такие работы людей трудно — сознательности у членов кооператива еще маловато. Сколько времени пройдет, пока соберешь их и на поле выведешь. Да и во время работы они больше друг на друга поглядывают, как бы не копнуть лишний разок, не поработать больше соседа. А если вот так разбить землю на участки по семьям, никто не будет считать минут да на небо поглядывать. Женщины и девушки тоже отлынивать не станут — и отца не посмеют ослушаться, и честь семейную отстоять захотят… Молодец, Мошойго, старый товарищ! Вот ты, оказывается, какой «стяжатель»! Опять сошлись, скрестились наши дорожки. Копай, Мошойго, входи во вкус работы, поладишь ты еще с миром, будешь у нас старшим по бригаде.

Ничего этого не сказал Дэли. Помолчал, а потом, как бы давая разрешение, медленно произнес:

— Что ж, Петер, если тебе так лучше, я не возражаю.

Мошойго смотрел на вскопанную землю, Дэли — на небо, и оба молчали. Солнце садилось, горизонт горел таким красным пламенем заката, что казалось, вот-вот загорится от него лес.

— Ветер будет, — наконец нарушил молчание Дэли.

— Обязательно будет. Да еще какой! Можно начинать добавочное опыление ржи.

— Веревкой?

— Ею. За два конца взяться, натянуть да и пойти по полям, сбивая с головок пыльцу. Школьникам можно поручить, для них это заместо игры будет.

— И об этом подумал! — довольно засмеялся Дэли.

Он был явно растроган, в смехе его звучала благодарность. Наконец-то все плохое позади, птенец вылупился из яйца и уже пробует крылышки — Мошойго снова пробует свои силы, расправляет крылья, даже если еще полностью и не отделался от мысли, что ему их подрезали в кооперативе.

В зимнее время, часа в четыре дня, человеку, решившему побриться, уже требуется зажечь электрический свет. Солнце только что зашло, и отблески его последних лучей соскользнули с маленького зеркальца, однако Михай Пирок даже не пошевелился, чтобы от своего стола сделать всего-навсего три шага до выключателя.

Затем он встал посреди кухни и стоял согнувшись, словно его хватил паралич. Жили только его глаза, которые шарили по столу, на котором рядом с бритвой лежала четвертушка бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.

— Что им нужно от меня? Чего они опять хотят? — пробормотал он, чувствуя, как внутри у него все дрожит от страха и тревоги.

Он никак не думал, что ему и теперь придется трястись от страха. Добрых полгода назад, когда он после долгих и мучительных раздумий, продолжавшихся больше двух лет, в конце концов вступил-таки в сельхозкооператив «Победа», он рассчитывал, что теперь-то раз и навсегда избавился от тревоживших его забот и бессонниц. И вот тебе, пожалуйста! Теперь, когда полученный земельный участок в двенадцать хольдов плюс шесть хольдов земли, взятой им в аренду, казалось, начали давать неплохой доход, появилась эта записка, которая начисто лишила его покоя.

«Не нашли ли они чего у меня? И не хотят ли теперь загнать меня в угол?» — с тревогой думает Михай.

Вот он пошевелился, и рука потянулась к столу за листком бумаги. Михай всматривается в расплывшиеся в полумраке строчки, которые уже запомнил наизусть:

«Уважаемый коллега Пирок!

Будь добр, зайди сегодня в пять часов дня в правление кооператива „Победа“.

С кооперативным приветом

«А может, никакой беды и нет вовсе? — промелькнула в голове Михая обнадеживающая мысль. — Иначе зачем бы им писать „Уважаемый коллега“ и „Будь добр“? Когда я ошибался в чем-нибудь, правление не больно-то церемонилось в выражениях».

Однако в следующий момент от надежды не осталось и следа. Перед мысленным взором Михая Пирока возникло худое и серьезное лицо секретаря, а из-под сердито сдвинутых бровей на него нацелился острый, режущий взгляд.