Эрне Урбан - Утренняя заря

Дымный несколько мгновений колебался, потом с восклицанием: «Ну что ж, пусть!» — смял пиджак и забросил его на шкаф.

— Ах ты святая девственница! — ткнул он пальцем в грудь Золтана. Потом обернулся к остолбеневшему старику, у которого, казалось, живыми остались только глаза, и спросил: — Считать умеешь?

— Умею.

— Хорошо. Считай до тысячи и не шевелись. Иначе — пуля. Понял? Желаю приятных сновидений!

Идя огородами до самого стадиона, они не обменялись ни одним словом. Шли гуськом, впереди — младший Холло. Около стадиона он остановился и, сдвинув фуражку на затылок, спросил:

— Куда теперь, ребята?

— Я… с вами… — прорвало Золтана, — шагу больше не сделаю.

— Вот как? — удивился младший Холло. — Почему же это?

— Потому!

— Отдай ружье! — Разъяренный Дымный выхватил из рук Золтана охотничье ружье. — Вот так! А теперь вперед! — И он оттолкнул от себя безоружного, остолбеневшего парня. — Кто венгр и патриот — тот идет с нами! Кто не предатель — тот с нами! Марш!

Золтан чувствовал, что ствол ружья нацелен ему в спину, и каждую минуту ожидал выстрела. Только большим усилием воли он взял себя в руки и не побежал, хотя это далось ему с превеликим трудом. Нарочито медленными шагами он дошел до мощеной дороги, но и тогда еще не смел поверить, что Дымный милостиво отпустил его, не выстрелив в спину.

На мосту через Малую Рабу Золтан остановился, долго и бездумно смотрел на быстро текущую реку. Небо было покрыто облаками, сквозь них с трудом пробивался лунный свет, едва отражаясь в водоворотах у быков моста. «А куда теперь?» — немного успокоившись, задал себе вопрос Золтан.

Он знал одно, был уверен, что, как только рассветет, он с отцом или один, но уедет отсюда. Пусть Дымный говорит что хочет, пусть отец целыми часами длинно развивает свою теорию о правде. Золтан теперь знает, что если бы кооператив имени Дожа возник в результате запугивания и насилия, то его члены ненавидели бы своих руководителей как тиранов и уже давно расправились бы и с Форгачем, и с Дьере. «А что, — подумал Золтан, — если пойти сейчас в сельсовет к отцу и поделиться с ним своими сомнениями? Нет, спор продлится до утра… да и Дымный может туда явиться…»

Золтан плюнул, передернулся от отвращения при одной мысли о встрече с Дымным и решил, что самое умное — идти спать.

Он находился как раз против дома Холло. Зная, где спрятан ключ от входной двери, Золтан, не задумываясь, подошел к воротам. Он чувствовал себя разочарованным, усталым и разбитым; ему даже в голову не пришло, что сегодня отец и сын Холло выполняют задание национального совета, отца тоже нет, а Тэрка ночует в большом доме одна.

Но едва он вступил во двор и запер за собой на ключ железную калитку, как в задней комнате, где спали молодые Холло, зажегся свет. На мокрую от дождя землю, словно на огромный экран кинематографа, упала тень: появился силуэт нагой женщины — она потягивалась и закалывала волосы.

Золтан как безумный бросился к окну, но оно находилось слишком высоко, и он увидел только люстру да верхнюю часть шкафа, заваленного айвой. Тогда он поставил одну ногу на выступ стены, другую — на кадку для стока дождевой воды и мгновенно очутился у закрытого бледно-желтой тюлевой занавеской зеркального окна.

Тэрка стояла в углу комнаты, около низкой печки, и завязывала пояс халата. Она раскраснелась, как персик, тяжелые иссиня-черные волосы рассыпались по плечам — очевидно, она только что искупалась и подошла к печке просушить волосы. Золтан смотрел на нее сквозь тонкую, как паутина, занавеску, и у него даже зубы застучали, не столько от того, что представилось его взору, сколько от мысли, что Тэрка даже не подозревает о его присутствии.

И вдруг — может быть, нога соскользнула с выступа стены, может быть, обручи кадки не выдержали тяжести мускулистого, здорового парня — Золтан почувствовал, что падает и погружается в мягкую землю клумбы. Распластавшись, как лягушка, он не двигался и молился, затаив дыхание, чтобы бог сотворил чудо и Тэрка не услышала шума.

Но бог чуда не сотворил. Окно открылось — и в нем появилась Тэрка.

— Кто тут? — спросила она скорее с досадой, чем с испугом.

— Я, — поднялся с земли весь грязный, пристыженный, в полном отчаянии Золтан.

Тэрка не поверила своим глазам, потом, смеясь, как будто ее щекотали, воскликнула:

— Два-ноль!

— Что такое?

— Чего вы там стоите? Лезьте быстрее в комнату! Не понимаете? — поддразнила она юношу. — Опять мне придется купать вас.

Она метнула взгляд в сторону маленького дома — спит ли уже ее свекровь — и, убедившись, что там все спят и никто ничего не увидит, медленно опустила на окне жалюзи.

Утро четвертого ноября застало Машата на кушетке в угловой комнате сельсовета. Он спал, положив под голову папку с протоколами. Сон его был беспокойным, он все время ворочался. Ему снилось, что он мельник и стоит у жернова, но, с какой стороны ни подходит, никак не может поднять мешок с зерном.

Ночью, бодрствуя, председатель национального совета замерз, его стало знобить. Тогда с отвращением, потому что не привык и не любил пить, он опрокинул пять-шесть рюмок водки. Водку ему дали дежурные национальной гвардии, они и уложили его, потому что он так ослабел и был таким сонным, что стал клевать носом.

Пробило девять часов, и ему как раз снилось, что потолок мельницы треснул и вот-вот обвалится на него, когда унтер-офицеру Холло после многократного встряхивания наконец удалось его разбудить.

— Господин старший нотариус! Господин старший нотариус! — умолял Холло. — Проснитесь, благослови вас бог! Беда! Большая беда! Я даже не надеялся вас здесь найти!

— Почему не надеялись? — спросил Машат, потирая раскалывающуюся от боли голову. — Я здесь на посту. Куда бы я мог отсюда уйти, Холло?

— Вы что оглохли, не слышите? — вышел из себя Холло, забыв даже добавить «господин старший нотариус».

Только теперь Машат проснулся по-настоящему и вслед за Холло прислушался к тому, что происходило на улице.

До него донеся гул. Слышался какой-то мерный, нарастающий грохот. Эти звуки проникали в окно волнами, то усиливаясь, то ослабевая, и заставляли дрожать стерла. Он вспомнил шум мельницы и понял, что гул и грохот на улице продолжаются уже несколько часов. Неверными шагами — у него кружилась голова — Машат подошел к окну и посмотрел на улицу, и, если бы не широкий подоконник, на который он смог опереться, он упал бы — так у него задрожали поджилки.

Он увидел танки, советские танки. Один за другим они сворачивали за угол около церкви и, катясь на своих вечно движущихся гусеницах, шли на северо-запад, по направлению к шоссе — к границе!

— Конец! Всему конец, господин старший нотариус! — сокрушался Холло. — Они были здесь еще затемно, пришли со стороны Папа.