Анатолий Курчаткин - Минус 273 градуса по Цельсию

– Да нет, – сказал он. – И близко к такому коньяку я вам ничего купить не могу.

– И близко нет?! – возопил фарватерный, заступивший К. дорогу у автокамеры и сейчас огласивший их требование. – На свободу по дешевке?! Ты свободе цены не знаешь?!

Жестокая удавья веселость стояла на равнобедренной трапеции веснушчатого лица конопеня.

– Пардон! – проговорил он. – Так просто ты от нас уйти не можешь. Долг платежом красен. Нет денег – значит, без денег. Иди тогда, бери – и выноси нам.

– Без денег? – недоуменно переспросил К. – Как без денег… Вы мне что предлагаете? Своровать?

– Ничего мы тебе не предлагаем. – Конопеню было как лень произносить слова, он доставал их из себя – каждое будто из глубокого колодца. – Сам решай. Хочешь свободы – потрудись.

– Давай-давай, – сказал фарватерный, что не позволил К. уйти от автокамеры. – Не ты первый, не ты последний. У них там досмотр не особо. Возьмешь – и там справа от касс, проход там, кассиры спиной к нему… все проходили, не было еще случая, чтоб не проходили.

– Все проходили, не было случая! – подобием эха подтвердил другой фарватерный.

– Не может быть, – сказал К. – Видеокамеры там везде.

– Где не надо, там есть, а где надо, там нет, – как если бы угрожал, провещал фарватерный, загородивший К. путь.

– Не может быть, – повторил К. У него было чувство ирреальности происходящего. – Чтобы в винном отделе не стояло видеокамер?

– В винном есть, – согласился с ним конопень. – Кто же говорит, что не стоит. А где проход – нет. Специально оставлено. Для таких случаев.

– Давай-давай, – с нетерпеливостью снова сказал фарватерный, задержавший К. на выходе из автокамеры. Подступил к К. и, выпятив живот, подтолкнул его тем к крыльцу. Этого, посчитал он следом, мало, и, цепко взяв К. за руку у локтя, принялся разворачивать его к магазинной двери. – Хватит телиться. Иди, наконец!

– Иди, иди! – понукнул К. и конопень все с тою же ласковой удавьей веселостью.

К. дернул плечом, высвобождая руку из тисков подчиненного конопеня, и стремительно шагнул к входу в магазин. Спасительная мысль осенила его: выйти из магазина через черный ход. Зайти в складское помещение, сказать там… неважно что, попроситься – и пусть конопень со своими молодцами ждет его здесь.

Магазин, оправдывая свою репутацию дорогого торгового заведения, встретил К. свежестью прохлады от честно работающего кондиционера, даже излишней для нынешнего пастельного дня. Народу, то ли по причине субботы, да лето, то ли всегда здесь так, было немного – три-четыре фигуры на весь зал в поле зрения. Продавцов в зале не видно ни одного. К. прошел вдоль заставленных продуктами стеллажей в одну сторону, повернул, продефилировал обратно. Стеллажи в магазине стояли поперек зала, витринные окна не загорожены, и, посмотрев на улицу, он увидел конопеня с его молодцами. Они сместились от крыльца на позицию напротив окон, стояли поодаль и, как он на них изнутри, смотрели на него снаружи. Один из молодцев держал у уха трубку мобильного, что-то говорил в нее. Конопень, заметив, что К. увидел их, вскинул вверх руку с оттопыренным большим пальцем и потряс ею. Что значил его жест? Хорошо смотришься в магазине? Но, подержав палец флажком, конопень поджал его и понукающе помахал рукой. Двигай, двигай, делай то, зачем ты там, означало это его движение.

К. повернулся и направился в глубь зала. Нужно было найти вход в складское помещение, в подсобку. В ушах снова стоял гул крови, она бухала в барабанные перепонки этим неопрятным, неряшливым словом: подсобка! подсобка! Он пересек один ряд стеллажей, другой. За третьим зал расширялся, как бы такая пазуха возникала в его вытянутом длинном теле и еще она отходила вбок, отгораживалась от остального зала стеной – если вход в складское помещение был здесь, увидеть с улицы, что зашел туда, было бы невозможно.

Колбасно-молочно-сырный отдел располагался в пазухе. За прилавками, в готовности обслужить отсутствующих покупателей, скучали одинаково подвязанные белыми холстяными передниками несколько продавшиц, мужчина-продавец с острым карандашным носом, подняв крышку витрины со стороны зала, выкладывал внутрь из большой решетчатой тележки прозрачные упаковки нарезанного кусками сыра.

Ускорив шаг, К. свернул за стену, отгораживающую пазуху от главного зала. Вход в складское помещение открылся его взгляду, только он зашел за нее. Это была не дверь, это был широкий проем в стене, целые ворота, чтобы въезжать-выезжать погрузчику, асфальтового цвета занавесь из толстых пластиковых полос ходила на проеме медленными волнами, как бывает от сквозняка, что с безусловностью свидетельствовало об открытой двери черного хода.

Времени на то, чтобы собираться с духом, не было. К. метнулся к занавеси, решительно откинул в сторону ее колеблющиеся полосы и вошел внутрь.

Оранжевый погрузчик с горой картонных коробок на вилах, ведомый животастым лысым усачом в синем комбинезоне, катил навстречу, но в тот самый момент, как К. оказался внутри, круто свернул вбок, будто освобождая для К. проход. Взгляду представилась вся даль склада, так же уставленного шпалерами стеллажей, как в торговом зале. Только не пакетики, коробочки, кулечки стояли на них, а картонные коробки – высокие, низкие, длинные, узкие. Растрепанная сырая баба в узком ей сером халате, будто разрывающемся на груди и подоле, осушала рогожной тряпкой большую лужу посередине широкого прохода, по которому только что прокатил животастый усач на погрузчике: обмакивала в ней тряпку и выжимала в стоявшее у ног красное пластмассовое ведро. В паре метров за спиной у бабы другой грузчик, в таком же синем комбинезоне, как лысый усач, но в отличие от него той худобы, про которую говорят «как щепка», устроившись на дощатом ящике, с меланхолическим видом ел банан, спустив с него кожуру несколькими языками. В дальнем конце прохода за письменным столом в таком же сером халате, как у бабы с тряпкой, сидела, склонившись над разложенными перед нею в беспорядке бумагами, начальственного облика крупная тетка, делала в них пометки.

Все это К. схватил за тот краткий миг, когда, оказавшись в подсобке, невольно остановился, осваиваясь в ней, а в следующий миг все тем же внутренним побуждением, что привело сюда, его уже стремительно бросило по проходу в направлении осушающей лужу бабы и грузчика на ящике.

– Прошу вас, прошу вас, прошу!.. – вырывалось из него на ходу. Прежней решительности, чувствовал он, в шаге убавилось, и своим горлодерством он подгонял себя, заставлял не сбавлять темпа движения. – Мне срочно нужно… выведите меня! Через ваш выход! Покажите, куда идти! – И наконец у него произнеслось то, что не получалось раньше: – Мне угрожает опасность!