Анатолий Курчаткин - Минус 273 градуса по Цельсию

Кольцо вокруг него не разомкнулось. Компании не хотелось, чтобы их забавное, безопасное приключение закончилось так скоро.

– Так откуда такой? Что там у тебя – «жив-здоров»? – заспрашивали его одновременно в несколько голосов. – Скажи, откройся, тебе, может, помочь нужно? – Их было в компании несколько мужчин – существенный перевес над ним, они, не сговариваясь, согласно чувствовали себя превосходящей силой, кошкой поймавшей мышь, которой никуда от них не деться, и им хотелось с этой мышью вдосталь позабавиться. И активней всех были женщины, звенели, взлетая голосами, как на качелях: – Откуда, ну? Скажи! Не стесняйся!

– Из службы стерильности, – сказал К. – Славное местечко. Хотите, устрою по блату?

Какое молчание ответило ему! Нет, не молчание – как бездна разверзлась. Только без звезд. Но дна не было. Бесконечная молчащая тьма и замершие на месте от схватившего их абсолютного нуля, бездвижные атомы. Кураж радостной, полной сил безмятежной жизни исчез в этой бездне бесследно растворившимся в ней летучим парк о м, кольцо вокруг К. стало раздвигаться, расширяться – и распалось. Путь был свободен.

– Спасибо за телефон, – уже готовый сорваться с места и лететь дальше, еще раз поблагодарил К.

Но никто не отозвался.

– Ты правда не бежал? – спросил отец.

– Правда, правда, – отозвался К.

– Нет, действительно правда?

– Да действительно же, действительно – с терпеливой покорностью ответил К. Он был готов к этим вопросам, заранее настроился вынести их, не раздражаясь и не позволяя себе недовольства, – настрадались же его родители! Промучиться три с лишним недели абсолютной неизвестностью, ничего не зная, не имея никаких сведений о нем – будто их сын растворился в воздухе подобно туману!

Последовавшая пауза означала лишь передых перед новым раундом.

– А почему они тебя отпустили? – спросил отец.

К. ждал, что отец спросит об этом. Странно было бы, если бы не спросил.

– Не знаю, – сказал он. – Самому бы хотелось знать. Сообщили, что произошла ошибка, и все.

Он лежал в ванной, уйдя в воду до подбородка, дверь в ванную приоткрыта, отец стоял за нею, с другой стороны порога, в узкой щели между дверью и косяком возникал то один его глаз, то другой. Мать держалась за отцом, и иногда, когда рука отца, державшая дверь, приоткрывала ту случайно чуть шире, он видел за плечом отца ее напряженно тянущееся к щели ухо.

– И теперь ты можешь жить как все, нормальной жизнью? – спросила она из-за плеча отца.

– Полагаю, что да, – сказал К. Бедные его родители, чего они натерпелись…

– Что значит «полагаю»? – перехватил у матери инициативу отец. Он приоткрыл дверь пошире – специально на этот раз – и смотрел на К. из щели обоими глазами – с взыскующей требовательностью. – У тебя есть в том сомнения, что можешь?

– Могу, могу. – К. постарался произнести это с убедительной твердостью. – Жить как все. Быть как все. Дышать, пить, есть. – Нормально ходить в туалет, едва не сорвалось у него с языка, и перед глазами тотчас предстала картина сегодняшнего утра: как он держит бывшего ректора, ставшего стариком, за руки. – Все могу, что все могут, – завершил он.

– А где это ты с Косихиным виделся? – снова подала голос из-за плеча отца, вытягивая шею, мать. – Как вас сподобило встретиться?

О том, что Косихин позволил родителям снова заниматься в гараже сырниками, К. уже знал от них, как и то, что, разрешив, снизил плату – за гадкое поведение сына! – но им об обстоятельствах своей встречи с Косихиным ничего он не рассказал. А им это, конечно же, знать хотелось, и очень, еще бы у них не было такого желания.

– Там виделся, – сказал он коротко. – Где же еще.

– А он там что, – удивился отец, – он-то там что?

– В гостях он там был, – с прежней короткостью ответил К.

– Зря ты… Не следовало с ним… – сплетясь голосами, попеняли К. отец с матерью.

Теперь К. не поспешил откликнуться на их слова.

– Давайте, вроде я отмок, буду, пожалуй, вставать, мыться под душем, – сказал он затем. – А вы давайте ложитесь уже. Вам утром рано к себе в гараж. Ложитесь.

На самом деле ему хотелось побыть в воде еще, он не набылся в ней, не набрал в достатке ее первородной животворящей силы. Но разговору с родителями, наверное, не могло быть конца, и только прервать его.

– Хорошо, ладно, – проговорил в щели отец, – в самом деле… может быть, удастся заснуть… поспим.

Он закрыл дверь, К. дотянулся до пробки в сливе, выметнул ее на край ванны и с плеском, шумя бурно стекающей с тела водой, поднялся. Делать было нечего, раз сказал «душ» – следовало к нему переходить.

Когда он проснулся, солнце, бившее по утрам в сроки его обычного пробуждения прямо в глаза и заполнявшее собой всю комнату, переместилось уже в угол. К. чувствовал: на самом деле он не проснулся, он мог бы спать еще и еще… но солнце, ушедшее в угол, заставило его тотчас же скинуть ноги на пол. Такой большой день был впереди, столько предстояло сделать!

Отца с матерью, как того и следовало ожидать, дома не было. На завтрак ему на кухонном столе стояли в миске, закрытые прозрачной крышкой… что могло стоять? сырники, конечно, стояли, что еще! Сделанные руками отца с матерью косихинские сырнички…

Но прежде всего, почистив зубы и умывшись, К. схватился за телефон. Побывавший в чужих руках, исследованный, наверно, вдоль и поперек, мобильный его зарядился за ночь, экран загорался, кнопки от прикосновения к ним отзывчиво попискивали.

Номер привереды, однако, не отзывался. К. набрал его трижды, и каждый раз семплированный голос уведомлял с бесстрастной вежливостью: «Абонент не отвечает. Перезвоните позже». Что мог значить ее неответ? Ведь она же видела, что это звонит он. Или не могла ответить? Или телефон был где-то, не с ней? Жар тревоги вспыхнул и начал заливать К. А если с ней случилось что-то вроде того, что с ним? Ведь она – он только сейчас вспомнил об этом! – была лишена допуска…

Торопясь, К. набрал ее рабочий телефон. Рабочий не ответил так же, как и мобильный. Он набрал его еще два раза – эффект был тот же. К позвонил ей на домашний телефон. Вероятность того, что она дома – почему-то не пошла на работу, заболела, лечится, а мобильный удушен упавшей подушкой, и она не слышит его, – была ничтожной, но вдруг? Однако надежда на «вдруг» оказалась напрасной. Домашний бил в ухо теми же длинными гудками.

Давясь, бреясь и одеваясь одновременно, К. позавтракал на ходу сырниками и выскочил из дома. Первым делом в планах его на сегодня было отправиться в университет, но теперь он переменил свои намерения. Теперь ноги несли его в мэрию. Подняться к ней на этаж, пройти прямо в ее комнату – это исключалось, его бы не пропустила охрана внизу, но оставалась еще одна возможность связаться с ней (если еще работала там) – ее внутренний рабочий телефон.