Мег Вулицер - Исключительные

— Что ж… ты и правда выглядишь неплохо, — сказал Роберт, опираясь на стойку, а затем наклонился и быстро поцеловал Джону. Тот слабо ответил на поцелуй. Роберт уловил явный привкус виски. Джона Бэй и в лучшие времена с трудом выражал свои эмоции. Роберт выпустил его галстук и откинулся на спинку стула. Выражение его лица говорило само за себя:

— Джона, нам нужно поговорить.

— Хорошо.

— Помнится, в самом начале мы заключили с тобой сделку.

Джона почувствовал, как напряглись его руки и икры.

— Не уверен, что понимаю, о чем ты, — осторожно сказал он.

— Ты не сможешь возиться со мной вечно. Все хорошо. Потому что, серьезно, я не смогу отплатить тебе тем же. Когда мне поставили этот диагноз , я четко осознал, что скоро умру. Пора подвести итог всему произошедшему. И тому, что происходит сейчас. Все было чудесно, правда…

— Но?

— Но теперь, как мне кажется, все по-другому, — Роберту было очень не по себе, но он заставил себя продолжать. — Я совсем не обязательно умру от СПИДа. И, честно говоря, Джона, я давно думаю о том, что хотел бы чего-то более полноценного.

— Полноценного? Что, черт возьми, это значит?

— Ты же понимаешь. Полный набор. Любовь. Секс. Все девять ярдов. Хочу кого-нибудь, кто целиком и полностью посвятит себя мне — и физически, и душевно.

— И где же ты собираешься искать этот «полный набор»?

Роберт опустил взгляд в свой стакан — именно так люди делают во время разрыва, а это, как ни страшно и ни странно, превращалось именно в него.

— Я уже нашел, — сказал он наконец.

— Нашел, — с болью повторил Джона.

— Да, — Роберт поднял взгляд и посмотрел ему прямо в глаза. — Мы встретились на собрании директоров три месяца назад. Он участвует в исследовании в Колумбии. Он — позитивный.

— Позитивный? — машинально отозвался Джона.

— ВИЧ-позитивный. Как я. Мы разговорились.

И… влюбились, Джона. Этого не должно было случиться, я понимаю. Но мы оба сразу почувствовали себя такими… свободными. Это было потрясающе. Не уверен, что наши с тобой отношения можно было назвать таковыми. Мы были несвободными. Мы оба.

— О, так ты хотел свободы? Искал свой Святой Грааль? И чем же он оказался в итоге? Возможностью трахаться без резинки?

— Дело не только в этом, — сказал Роберт. — Он знает, каково жить с этим.

— А я? Я не знаю?! Мы столько лет прожили вместе!

— Не вместе. Ты никогда не предлагал мне по-настоящему перебраться к тебе. Слушай, я получил награду Юджина Шарфстайна. Думаю, я заслужил немного честности. Ты всегда отгораживался от меня, Джона. Ты, а не я.

От того, что он постоянно повторял его имя, было только хуже. Словно это Роберт был милым, но далеким от всего этого человеком, и разговаривал с обреченным. В то время, как именно он был борцом, а Джона застрял между болезнью и здравием, и превратил это пространство в безвыходное чистилище.

— Хорошо, — сказал он наконец и попытался взять себя в руки. — Так чего именно ты хочешь? Прямо сейчас?

— Думаю, я просто хочу уйти, — сказал Роберт.

— Уйти? Что значит «уйти»? К нему? К этому «полному набору»?

Он хотел, чтобы это прозвучало иронично, но сейчас сарказм и ирония казались ему какими-то незрелыми и глупыми.

— Да.

Роберт взял Джону за руку. Его ладонь все еще была холодной после стакана, и едва ли это ледяное прикосновение могло кого-то поддержать. Джона хорошо запомнил последний отпечаток пальцев мужчины, который на тот момент уже покинул его и думал о ком-то другом. О грядущей ночи и о том, что последует за ней. Что он, наконец, сможет жить и чувствовать себя любимым. Что теперь он, наконец, свободен.

— Время, что мы провели вместе, было замечательным, — сказал ему напоследок Роберт. — Мы не были одиноки. Но теперь, похоже, пора последовать за ветром, так сказать, и узнать, куда он нас приведет.

Той ночью улицы нижнего Манхэттена напоминали аэродинамическую трубу. Галстук хлопал Джону по плечу. Он глубоко засунул руки в карманы пальто, машинально отмечая старую, загрубевшую ткань карманов, покрытые пылью монетки и давно отпевшие свое жетончики для метро с вырезанной на них пентаграммой. Джона пока не мог вернуться домой. Вместо этого он внезапно обнаружил, что стоит на пороге доме Эш и Итана, неподалеку от Чарлз-стрит. Понял, что звонит в звонок, отдающийся эхом в глубине дома. Камера системы безопасности пикнула, опустилась и уставилась на Джону, а затем из динамика донесся женский голос с ямайским акцентом:

— Да, кто это?

Это была Роза, их няня.

— Привет, Роза, — сказал он таким беспечным голосом, на какой только был способен. — Эш и Итан дома? Это Джона Бэй.

— Ой, подождите, пожалуйста, я включу… да, я вижу вас. Простите, Джона, но их нет. Они улетели на ранчо в Колорадо. Но завтра уже вернутся. У Итана назначено несколько встреч. Я могу вам чем-то помочь?

— Нет, — сказал он. — Все хорошо. Просто передайте им, пожалуйста, что я заходил.

— Подождите минутку, ладно?

— Ладно, — отозвался Джона. Он остался на крыльце, не вполне понимая, зачем его попросили подождать. А затем Роза открыла тяжелую дверь и пригласила его войти внутрь. В прихожей, залитой бледным светом неясного происхождения, няня вручила Джоне беспроводной телефон и проводила его в гостиную, в которой он еще ни разу не был. Там, все еще немного пьяный и охваченный горем, он опустился на сиреневый вельветовый диван под большой и вычурной картиной, на которой было изображено мороженное.

— Меня бросил Роберт, — сказал он Эш в трубку, и в его голосе дрогнуло подавленное рыдание.

— Он тебя бросил? — переспросила она. — Ты уверен? Может, вы просто поссорились?

— Мы не ссорились. Он нашел другого.

— Джона… я в шоке.

— Это «полный набор». Как выяснилось, я вел себя отчужденно.

— Но это не так! — возмутилась Эш. — Ты — самый любящий человек! Я не понимаю, что на него нашло!

Но, конечно же, она понимала, просто старалась быть вежливой.

— Когда я вернусь домой, буду целиком и полностью в твоем распоряжении, — сказала она. — Только, пожалуйста, не уходи никуда на ночь, останься у нас, хорошо? Роза и Эммануэль тебя устроят. Прости, что нас сейчас нет рядом, но вся команда «Зимней сказки» здесь, и у нас репетиции, и Итан тоже должен присутствовать. Утром позавтракаешь с Мо и Ларкин? Позавтракаешь? Можешь присмотреть за ними немного? Я терпеть не могу расставаться с Мо. Он плохо переносит перемены.

Джона переночевал в комнате для гостей на втором этаже. Она показалась ему такой же великолепной, как спальня Линкольна в Белом доме. Он смутно припоминал, что его мама снимала эту комнату на свой «Полароид» еще в то время, когда Джимми Картер был президентом (а еще он вспомнил, что Розалинн Картер очень любила песню «The Wind Will Carry Us Home» [23] «Ветер будет нести нас домой» — песня Мег Теннант. и плакала каждый раз, когда Сюзанна ее пела). Утром, когда он спал в залитой солнцем постели, кто-то постучал в дверь. Он проснулся и сел.