Мег Вулицер - Исключительные

Однажды утром, проснувшись и глядя на расслабленное, спокойное лицо спящего Денниса, она подумала, что скоро он проснется и вспомнит, каково ему в собственной шкуре, и день рухнет. Так жалко, что он не может просто спать да спать, ведь во сне он, похоже, почти счастлив. Задумавшись над этим, Жюль вдруг поняла, что ее сейчас стошнит, и, когда согнулась над холодной раковиной, ей вспомнились еще случаи, когда ее рвало. Наиболее памятный произошел в Исландии, и позже в колледже она перепила несколько раз. На этот раз было по-другому. Она решила, что это от злоключений, но дело, конечно, было не в этом. Часом позже крошечный электрический разряд ударил по груди. Со смутной тревогой Жюль подумала, что последний раз месячных у нее толком и не было, на что она в то время особенного внимания не обратила. Пустяки, такое случалось в жизни не раз.

Жюль, сделав тест на беременность и уставившись на результат, села на пол в маленькой ванной, чувствуя пульсацию крови в висках, и попыталась вспомнить, как и когда это случилось. Эти последние месячные явно были и не месячные вовсе, а, должно быть, как пишут в книгах, имплантационное кровотечение. С тех пор, как у Денниса случился инсульт и после, когда он вышел из больницы, они редко занимались любовью. Сейчас он был равнодушен к этому, не то чтобы совсем, но все-таки. Новый пациент Жюль — Хоуи, программист с застарелой проблемой перемещения, застенчиво признался, что мастурбировал, думая о ней, когда лежал в кровати с женой. Кровать так тряслась, сказал он, «что жена проснулась и приняла это за землетрясение». А между тем собственный муж Жюль был к ней равнодушен.

Она попыталась посчитать срок, вспоминая недели до того, как с Деннисом случился инсульт, и еще до рецидива депрессии, из-за которого он сделался вялым и неуклюжим. Она вспомнила один вечер, незадолго до премьеры спектакля Эш «Призраки», когда они были в Музее радио и телевидения на официальном открытии выставки под названием «Земля эта — Фигляндия». Итан стоял где-то в уголке главного выставочного зала рядом с Эш в окружении меценатов, аниматоров и друзей. На нем был смокинг, одной рукой он обнимал Эш, которая была одета в прозрачное и очень короткое платье с крошечными перламутровыми пуговицами, сбегающими по спине, платье напоминало костюм из «Сна в летнюю ночь». По случайному совпадению Эш надеялась поставить эту пьесу в ближайшем будущем. Накануне Эш поделилась, что платье «от Марко Кастеллано», но Жюль это ровным счетом ни о чем не говорило. Итан заметил, что Жюль смотрит на него из другого конца зала и улыбнулся ей.

Что он хотел сказать? Наверное, просто: «Все это внимание, разве оно не унизительно?» Или: «Знаю, тебе скучно. Мне тоже». Или всего лишь: «Эй, привет, Жюль Хэндлер-Бойд, друг моей юности, родственная душа, товарищ». Но в любом случае, эта улыбка снова пробудила в Жюль старое, хорошо знакомое давящее чувство, что у них с Деннисом нет ничего, кроме осознания собственного ничтожества и уныния. Пока они с Деннисом ехали домой на метро и поднимались на пятый этаж, узкие туфли на высоком каблуке успели стереть ей пальцы до крови. В квартире они разделись, и Жюль в ванной поставила кровоточащую ногу в раковину под кран. Вошел Деннис и сказал:

— Ты похожа на журавля.

— Я и чувствую себя журавлем. Этакой глупой нескладехой. В противоположность обворожительной фее Эш. Это был Марко Кастеллано, к слову сказать.

— Чего?

— Вот и я о том же.

Она думала, что они живут на первых ступеньках своей взрослой жизни, в любви и дружбе, лелеют ростки своих карьер, и все могло быть совершенно прекрасно, даже великолепно, если бы не их друзья, чья жизнь была много прекраснее.

Но Деннис сказал:

— Знаешь, если бы мне нужна была фея, я искал бы ее в волшебном лесу.

На пороге ванной галстук был сброшен, пояс-шарф развязан. На фоне смуглого, крепко сложенного Денниса Жюль терялась, но ее это не беспокоило, она знала, что он не способен ей изменить. Высокий и красивый, не выбитый из колеи ни роскошным вечером, ни Марко Кастеллано, он сразил ее. Сегодня не было нужды сравнивать жизни, в этом никогда не было нужды, с удивительным облегчением поняла она. Вместо этого ее притягивала к себе гипнотическая необъяснимая сила ее мужа, который был великолепен и несомненно тянулся к ней, темные глаза обхватили ее и поглотили. Ванная обычно казалась такой маленькой и тесной. Теперь казалось, что ее заполнил собой Деннис, надежный мужчина, на которого она претендовала. К Эш и Итану это не имело никакого отношения. Это принадлежало ей одной. Посторонние были изгнаны отсюда, начиналась своя личная жизнь.

— Правда, что ли? — спросила Жюль у сливной решетки. — Ты искал бы ее в волшебном лесу?

— Искал бы, — ответил Деннис, взял ее за руку и вытянул из микроскопической ванной с ворсистым ковриком, который прежние жильцы кое-как присобачили мебельным степлером, и втянул ее в сравнительно большую спальню, где уложил на кровать. Она улыбалась ему, глядя снизу вверх, как он снимает остатки смокинга, костюма, который был ему нужен только для мероприятий с Эш с Итаном.

Потом он помог Жюль расстегнуть платье, которое отпечатало розовую полоску-молнию у нее на спине, словно место, оставшееся после сборки ее тела на фабрике. Они освободились от одежды фасона «Итан-и-Эш» — костюмов, которые казались гораздо взрослее людей, одетых в них, хотя бы те были вовсе и не молодыми.

Той ночью они должны были воспользоваться презервативом. Должны были, почти всегда пользовались, хотя они много выпили на этом событии, так что, возможно, и не воспользовались. И потом ни один из них не сумел вспомнить, как Деннис привычно рылся в своем ночном столике. Жюль пока не собиралась беременеть. Позже она вспомнила, что секс в ту ночь был необычайно бурным, задействованы были все четыре угла кровати, а простыня в итоге оказалась скрученной, как веревка. Деннис был страстным, энергично продвигал место действия вперед, удерживая мгновение, готовое перейти в очередное мгновение. Лежащая на ночном столике Жюль раскрытая книга — со случаями расстройств пищевого поведения, из библиотеки социальной работы Колумбийского университета, куда она до сих пор имела доступ, — каким-то образом оказалась в пыли под комодом. Она отыскалась почти через год, и за потерю пришлось уплатить штрафов больше, чем стоила сама книга. Но она уже перестала искать ее, потому что к тому времени родилась Аврора Моди Хэндлер-Бойд, и жизнь изменилась.

Через три месяца после рождения Авроры Эш тоже подарила жизнь дочери, Ларкин Темплтон Фигмен. Первое время женщины вдвоем наслаждались животной радостью материнства, и на этот раз экспертом стала Жюль, помогавшая Эш советами, как кормить грудничка и когда он должен спать. Она бросала фразы вроде «лактационный криз» с удовольствием подкованного специалиста. Но однажды утром Эш позвонила очень рано, и голос у нее звучал по-иному. Она не забросала ее вопросами, как обычно с тех пор, как родилась Ларкин. На этот раз дело было в чем-то другом. Она спросила, можно ли ей приехать. На окраину города она приехала с водителем и Ларкин, спящей в одной из тех шведских сумок, в которых носят детей. Жюль стеснялась своей квартиры перед Эш и Итаном, хотя в последнее время стала притворяться, что ее не смущает вид своего жилища — ни бедная обстановка, ни валяющиеся повсюду детские вещи, ни коляска, мешающая пройти через прихожую, ни развешенные на полках в ванной ползунки. Эш нервно вошла в захламленную гостиную Жюль и Денниса, отказалась от кофе и еды. Она устроилась с ребенком на диване и пристально посмотрела на Жюль.