Кара МакКенна - Трудное время

Я посмотрела на бутылку Эрика, по-прежнему полную по горлышко.

— Тебе можно покидать Даррен без разрешения надзирателя?

Он кивнул.

— Ага, только не пересекать штат.

— Давай куда-нибудь сходим.

— Что, сейчас?

— Да. Давай куда-нибудь поедем. В какое-нибудь тихое место. К воде. — Как то озеро, о котором он упоминал в своих письмах, то, у которого я представляла нас так много, много раз.

Он посмотрел на меня таким взглядом, которым смотрит друг, когда хочет защитить.

— Ты хочешь, чтобы какой-то недавно освободившийся зек отвез тебя в какое-нибудь тихое место?

— Да.

Мгновение он обдумывал это, затем встал.

— Тогда ладно.

Мы покинули его едва тронутое пиво, мой наполовину выпитый коктейль. Мы покинули неоновую вывеску, затхлый запах бара и тепло, натянув верхнюю одежду снаружи. Он провел меня через полквартала к серебряному грузовику, обошел его и открыл мою дверь.

— Не снимай перчатки, — предупредил он, подталкивая меня вовнутрь. Он забрался на место водителя. — Обогреватель этого куска дерьма сломался, еще до того, как меня посадили. — Он потянулся за сиденье за шапкой. Я поправила свой шарф, и двигатель пришел к жизни.

— Куда мне отвезти тебя? — спросил он, отъезжая от бордюра.

— Как далеко, то озеро, о котором ты рассказывал? То, по которому ты скучал, пока был взаперти?

— Около сорака минут, возможно.

— Давай поедем туда.

— Как скажешь. — Он развернулся на сто восемьдесят градусов и направился в сторону шоссе.

Мы долго ехали, не разговаривая, пока не выехали на одинокую дорогу, оставляя позади промышленную зону Мичигана, пробираясь к спящим сельхозугодьям, а затем к лесу.

Его голос разрушил тишину.

— Почему тебе так сильно хочется увидеть это озеро?

— Я пытаюсь понять тебя. Мне хочется увидеть место, о котором ты мне рассказывал. Кажется…, кажется, в этом месте сосредоточилось все, что забрала тюрьма. — И место, в котором наши тела были вместе, в его фантазиях, о которых он писал мне.

— Оно не будет таким, по которому я скучаю. Замершее, темное. Все в снегу.

— Это просто необходимо сделать.

Где-то сбоку я почувствовала его кивок.

Мы проехали знак, который указывал на парковку у общественного пляжа, но металлические ворота нас не пропустили, поэтому мы поехали дальше. Через милю он остановился на покрывшейся коркой дороге, сквозь пробелы сосен я видела атласную ленту — почти полную луну на озере, на матовом полотне, расчищенном ветром. Эрик заглушил мотор и выключил фары. Это было самое темное место, в котором я была за последние месяцы. Без фонарей, без оконных бликов вдалеке. Только луна. В ее сиянии наши дыхания затихли в холодной кабине грузовика.

— Оно такое, по которому я скучал, — сказал он тихо, почти с горем.

— Я в этом уверена.

— Это словно ты пришел на могилу к бабушке и притворяешься, что это, то же самое, что увидеть ее. — Я видела, как он сглотнул, видела, как он моргал. Его лицо было белым и струйным, серебряным, как дагеротипия.

— Почему мы здесь? — спросил он так тихо, что мне могло показаться, если бы не облако его туманного дыхания.

— Мне нужно было увидеть тебя. Здесь. Вдалеке от Даррена или Казинса, или любого другого места, полного кирпичей и колючей проволоки, и всех этих депрессивных вещей.

— Снег вгоняет меня в депрессию.

— Меня нет. — Я потянулась своей рукой к его ладони в перчатке. Мы положили руки на сидение между нами. Самое настоящее прикосновение, которое у нас было, и даже сквозь всю зимнюю одежду, я почувствовала его.

— Я люблю снег, — сказала я. — Во всяком случае, когда он пушистый, а не грязная слякоть. Там, откуда я родом, никогда не бывало настоящих снежных бурь, кроме урагана Хьюго, но тогда я была совсем маленькой. Но я помню его. Это было самое волшебное, что мне доводилось видеть. — Я сжала его руку. — Казалось, словно мир накрыло сахаром. — Сахар, который он мечтал попробовать, если мы поцелуемся.

— Я ненавижу метели, — сказал он. — Они означали, что я не мог, уйти из чертового трейлера, в котором я вырос. Не так, как в летнее время. — Сказал он с горечью. С горечью о зиме. Но, ни разу о своем приговоре или о потерянных годах, ни об одном обещании, которые он прочитал в моих письмах и, которые я нарушила, оттолкнув его.

Я смотрела на отражение луны, размазанное по льду.

— Попытайся посмотреть на него моими глазами. Как твои письма заставили меня посмотреть на секс твоими глазами. Так, как я не чувствовала себя очень долгие годы.

Я повернулась и заметила, как смягчились его черты при этом, видела, как опустились черные ресницы на белую кожу. Когда его веки распахнулись, его карие глаза засветились и стали темными как обсидиан.

— Все не так уж и плохо, — признался он, вглядываясь в озеро. — Здесь чисто, так или иначе. И тихо. И… свободно. И приятно снова увидеть столько много звезд.

— Здесь так спокойно.

Он кивнул, потом прошептал:

— И здесь ты.

Я задрожала, почувствовав странное тепло в зимней стуже.

— Я здесь. — В изолированном месте с опасным мужчиной, и никто не знает, куда я отправилась. Но все же я не чувствовала ничего похожего на страх.

— Я тебя куда-то сводил, — добавил он еще тише. — Куда тебе захотелось.

Я переместилась, уронив подставку под стаканы на приборную панель, чтобы повернуться и положить свои согнутые ноги на сидение.

— Ты уводил меня в различные места в своих письмах. В места, в которых, я думала, больше никогда не захочу оказаться.

Он тоже повернулся.

— Правда?

— Правда. Чтобы не значили мои письма для тебя, в тех стенах, я клянусь, твои значили для меня, ровно столько же. В одиноких стенах моей маленькой квартиры.

— Невозможно.

Я улыбнулась ему.

— Ты бы удивился.

Долгое время мы просто смотрели друг на друга, две пары глаз изучали, запоминали. Затем его взгляд опустился на наши руки на сидении. Он снял одну перчатку, и я сделала то же самое. Проведя кончиками пальцев по его ладони, я на короткое мгновение почувствовала его тепло, прежде чем мороз украл его. Как ребенок я расплавила пальцы, чтобы сравнить наши ладони, затем он переплел наши пальцы, нежно сжав их. Мы крепко держались за руки, пока тепло вернулось из своего укрытия и окутало наши ладони. Его следующий выдох получился прерывистым, выдавая, что за этими осторожными проявлениями разгорался огонь.

— Скажи мне, что тебе нужно, — прошептал он.

— Мне ничего не нужно. Только это.

— Скажи мне, кто мы. Мы те два человека в магазине пончиков или те два человека, которые писали друг другу те письма?

Хороший вопрос.

— Думаю, мы где-то между.

Его брови сдвинулись — одно легкое незаметное движением, — но оно рассказало мне о многом. На его лице отразилась вся его надежда, и сожаление, и необходимость, словно черные чернила на белой бумаге.