Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

В этот момент хозяйка магазина, раскладывавшая что-то на полках, повернулась и увидела Доминику. Вероятно, она узнала ее и ободряюще улыбнулась. Доминика ответила на улыбку, но тут же отступила назад и даже отошла на несколько шагов, сама испугавшись того, что всего минуту назад собиралась сделать. «Двадцать тысяч! А вдруг наши крестьяне на самом деле решат продавать продукты только за доллары? Разве не обязана она привезти свои деньги в Варшаву и потратить их не на тряпки, а на еду и всякие прочие ожидаемые и еще неведомые нужды?»

Расстроенная, в подавленном настроении она направилась обратно в гостиницу. По дороге вспомнила, что нужно зайти в медпункт отеля и перебинтовать руку. Это само собой связывалось с мыслью о денежной компенсации, но теперь мысль эта не была уже столь отрадной, как прежде.

Доминика как-то сразу приуныла: и эти доллары ей тоже придется отвезти домой… «Господи! — подумала она, — ведь я же никогда в жизни не хотела быть практичной».

В регистратуре она с удивлением увидела Лукаша вместе с мисс Гибсон и администратором. По радио, включенному на полную громкость, передавали сообщение на польском языке. Лукаш, впившийся взглядом в приемник, словно это был телевизор, даже не заметил ее прихода, пока она, подойдя, не коснулась его плеча. Он повернул голову.

— Они там все еще стоят! — только и сказал он.

— Кто? Где?

— В Варшаве. На перекрестке Иерусалимских Аллей и Маршалковской. Со вчерашнего дня.

— А почему ты тут?

Взгляд Лукаша постепенно принимал осмысленное выражение.

— Я не смог найти Гомеса, и мисс Гибсон помогла мне послушать известия здесь.

— Ты, кажется, собираешься увлечь нашими проблемами всю группу?

— Мисс Гибсон — это еще не вся группа.

Американка, услышав дважды упомянутым свое имя, любезно улыбнулась и коснулась руки Доминики:

— Очень болит?

— Очень, — поспешила та с ответом.

— Милиция не пропускает демонстрантов дальше… — продолжал свое Лукаш.

— Отвяжись! — Мисс Гибсон стояла рядом, и потому Доминика не повысила голос, даже, наоборот, несколько снизила его, оттого ее «отвяжись» прозвучало еще более угрожающе. — Бога ради, отвяжись ты от меня с этими известиями! С меня хватит и маминого письма.

Лукаш выключил приемник.

— Ты же сказала, что письмо только о…

— Да, о ветчине, но кроме того… Ладно, расскажу потом. Неловко перед мисс Гибсон говорить все время по-польски.

За ужином, к счастью, говорили об Америке.

Доминика, приветливая и милая, с подкупающим вниманием слушала, что ей рассказывал мистер Лестер о своих лошадях, о прошедших и предстоящих скачках, об особенно престижных в стране бегах.

— Польские лошади, — говорил он с тем большим энтузиазмом, чем внимательней она его слушала, — котируются теперь в мире среди знатоков довольно высоко. Прежде я вывозил лошадей только из Англии и Мексики, а теперь открыл вот Польшу. Своего Архимеда я купил в Янове.

— У нас есть и другие конезаводы, — сочла необходимым вставить Доминика.

— Не сомневаюсь. В следующем году я снова поеду на аукцион в Польшу. Собственно, я мог бы уже оставить бизнес, но мне это занятие доставляет огромное удовольствие…

— Замечательно! — тихо проговорила Доминика, исполненная признательности мистеру Лестеру за доверительную беседу.

— Замечательно? — переспросил тот, несколько сбитый с толку.

— Да, замечательно! Иметь возможность заниматься тем, что доставляет тебе удовольствие.

— Ах, — включилась в беседу миссис Лестер, влюбленным взглядом обласкивая мужа, — позволь я, Скотт все дни проводил бы на конюшне.

— Какая же это конюшня! — довольный всеобщим вниманием, воскликнул владелец конезавода. — Вы знаете, я провожу выводку лошадей неизменно в белых перчатках, и, если после этого вдруг окажется, что перчатки нужно стирать, кому-то из конюхов предстоит искать себе другую работу.

— Вы рассказываете так увлекательно, — улыбнулась мисс Гибсон, — что я, вероятно, организую специальную экскурсию на ваш конезавод.

— Да-да, конечно! — раздались голоса за столом. — Нам непременно надо всем встретиться еще раз!

— Думаю, мы каждый уик-энд могли бы проводить вместе, — предложила миссис Бронтон. — Наше приятно начатое знакомство не должно прерваться.

— Милости просим! — Миссис Лестер уже почувствовала себя в роли гостеприимной хозяйки. — В нашем поместье заслуживают внимания не только конюшни мужа, но и моя плантация кактусов. У меня их триста видов, и среди них два десятка скрещенных по моему собственному методу.

— Я тоже приглашаю! — миссис Бронтон все больше воодушевлялась своим проектом. — Правда, фабрика свеч не может сравниться по занимательности с конезаводом — о, как эти животные прекрасны! — но думаю, поездка к нам вполне может стать интересной. Быть может, господа, у вас не у всех мое имя ассоциируется с «Бронтон-Кэндл» — да, это наша фабрика… Собственно, в данный момент вернее — моя… Мой муж завещал мне все имущество и страховой полис, очень высокий, прошу вас заметить. Джим был предусмотрительным человеком и допускал, что поначалу я могу не справиться с делом и мне понадобятся какие-то средства, чтобы обезопасить себя. Он все продумал и вообще всегда был необыкновенно заботлив. За все время нашего супружества у меня никогда не было никаких печалей и забот… тем тяжелее мне теперь свыкнуться… — Миссис Бронтон на полуслове умолкла и захлопала выпуклыми, цвета спелого ореха глазами. — Простите, господа, но мне, право, очень трудно смириться с мыслью…

— Прекрасно это понимаем, дорогая миссис Бронтон, — мягко ответила мисс Гибсон. — Мы стремимся сделать все, чтобы каждый из вас мог отвлечься от своих горестей.

— Лучшее лекарство от всех горестей — хорошая книга, — отозвалась миссис Клайд. — Она все излечивает, дает возможность забыться. Уж поверьте мне, — Лоурен слегка коснулась пальцами своих роскошных серебряных волос, — порой разлука бывает горше смерти, и лишь чтение способно исцелить горечь утраты. Мы с Сильвией, — она улыбнулась подруге, — работаем в центральной библиотеке Лос-Анджелеса. Это одна из самых современных и богатых библиотек в Штатах. У нас прекрасно укомплектованные и постоянно обновляемые иностранные фонды. — Миссис Лоурен повернулась к Доминике и Лукашу: — В том числе и польские.

— Ах, это замечательно! — с несколько деланным энтузиазмом откликнулась на это сообщение Доминика. — Ну скажи что-нибудь! Не сиди пнем! — шепнула она Лукашу по-польски. — Вечно во всех разговорах мне одной приходится отдуваться.

— Я не разбираюсь ни в лошадях, ни в кактусах, ни в свечах.

— Но по крайней мере о книгах ты же можешь что-нибудь сказать?