Леонид Жуков - Злая фортуна

Собака медлила и не нападала. Она преследовала меня на короткой дистанции и не думала отставать, готовая в любую секунду броситься на меня. Мне оставалось только останавливаться и уговаривать ее слабым голосом в надежде на то, что она образумится. Так я отходил от нее все дальше и дальше, пока не очутился на дороге, где ездили мальчишки на велосипедах. Они прикрикнули на нее, видно, она их слушалась и лениво повернула назад к крыльцу.

Только благодаря этим мальчишкам собака отстала. Сердце мое бешено колотилось, я не мог избавиться от гнусного чувства, душившего меня. Я уже покинул усадьбу, был далеко, а исчадие все брехало, оглашая тишину громким басом. Я был так сильно оскорблен этой тварью, что не пожалел бы на нее целый патронташ.

Только сейчас понимая, что она могла бы меня покусать, я весь трясся и долго не мог прийти в себя. По силе и злобе она напоминала римскую военную собаку. Этих собак пускали в авангарде, ни одно оружие не могло опередить их скорость, и только клочья мяса летели от испытанных храбрецов. Гней Помпей заимствовал их у германских варваров. Породу определить было невозможно, я нигде не видел такой породы, она чем-то была похожа на льва. У нее была огромная голова с короткими круглыми ушами, кровавые глаза, длинные ноги и ленивая гибкость тела, таящая подвижность гигантской кошки. Я остался цел благодаря чуду, за счет которого эквилибрист удерживается на канате.

Кто разрешил держать этого дьявола без привязи в черте города? Оказалось, что в доме никто не жил. Притон расселили, люд получил новые квартиры, а собаку бросили, оставили здесь. Она одичала и по старой привычке охраняет дом. И вот она доживает свои дни, сбесившись и возненавидев людей, которые так жестоко обошлись с нею.

Когда наступила ночь, луна стояла высоко и сеяла мертвенно-бледный свет на погибшее имение с оставшейся в нем одинокой собакой. Жуткое чувство овладело мною. Много тайн, кроющихся в этих стенах, погребено временем, их следы застыли в облике разрушенного дворца с зияющими пустыми окнами и привидениями, охраняющими тело его, войти в который не дает этот страж, оставшийся в нем как капитан, покидающий судно последним.

В разгаре лета, когда вольный ветер и облака тянут рощу в путешествие, а ночной зефир струит эфир, подольская хоровая капелла собралась ехать в Кенигсберг с концертами. Инициатором этой затеи был безумец Гарбузов — руководитель капеллы. Он ночевал на рояле, уходил из дома под любым предлогом, вплоть до рыбалки, и видеть не мог ненавистную жену, которая была умнее его и тоже руководила какой-то капеллой. Он не давал себе отчета в том, что Прибалтика — родина хорового пения, и бессовестно повез туда дрянную капеллу, состоящую из одних неграмотных баб, даже нот-то не знающих. Хотел сделать себе славу, а готовил фиаско.

Дорога предстояла длинная и сулила много впечатлений. Заказали два автобуса. В автобусы погрузили костюмы в чехлах, растянутые на вешалках, как чучела на огороде, запаслись провиантом на неделю и стали рассаживаться на сиденья. Еще пока не знали, что солистка Булгакова в дороге выйдет замуж.

Когда были готовы трогаться, подождали немного, пока не выйдет Солнцев, начальник отдела культуры, чтобы напутствовать их. Солнцев похож на каравай хлеба, выпеченный из ржаной муки. Это виновник знаменитого скандала. Когда приехал знатный дирижер и привез из Москвы симфонический оркестр, как эскимосам кино, в зале не оказалось ни одного человека, потому что играли Шуберта и Россини. Как изменились времена с тех пор, когда слава пезарского лебедя облетела Европу и он сделал эпоху в музыке! Чтобы собрать аудиторию, Солнцев по примеру императора Александра, который заставлял провинившихся солдат слушать «Руслана», решил угостить сладчайшими руладами ремесленное училище и загнал его на галерку. Первые такты ремесленники просидели с открытыми ртами, как в цирке, но вскоре им сделалось скучно, и они начали катать порожние бутылки под ногами и мочиться на стулья.

Капелла состояла из одной дряни: развратных баб, в основном одиноких и поэтому не знающих, куда приткнуться. Среди них замешался профессиональный певец Вася Бахирев. Вася был в преклонном возрасте, ему было под шестьдесят. Он был интеллигентен и напоминал старого провинциального актера из балагана. Огромный рост, недюжинная сила и артистические манеры так сильно выделяли его из этого окружения, что порой не верилось, что Вася вполне нормальный человек. Заставила его вращаться в этом обществе неразборчивость. Будучи инфантильным, Вася являл собой образец дурачков, какие часто украшение самодеятельности. Природа наградила его великолепной профундой с огромным диапазоном. Его познания в вокале превосходили умудренность, маститых методистов, но он держался в стороне от высшего общества и валял дурака — ездил из Москвы на электричке в эту капеллу.

Когда автобус тронулся, бабы запели. Не имея никакого представления о музыкальности, они стали сильно фальшивить, заезжая не в ту тональность и выкрикивая в конце фразы. Пели в два голоса народные песни. Низкий выводил какую-то устрашающую линию, шедшую из далеких разбойничьих времен, и старался изо всех сил перекричать верхний. Орали как пьяные в застолье. В этом надрывном вое не было ничего женского. Трудно было согласиться, что господь с одинаковым терпением взирает на итальянских примадонн и этих волчиц. Вульгарное, развратное и пошлое было в этом завывании, неумолимая жестокость говорила в нем. Они пели низкими тенорами и котами в октаву. Это было погребальное отпевание своей силы, безвременно израсходованной в неволе, в этой панихиде кровоточили трагичность и удаль, еще не увядшие в этих сильных особях с жилистыми мужскими руками, живущих жизнь долгую, черепа которых, найденные на перепаханном кладбище, поражают крепостью и уродливостью форм.

С ними ехал аккомпаниатор Женя, безработный музыкант. У Жени кровь стыла в жилах от этого кошачьего концерта. После народных песен пошла магнитофонная порнография. Духота стояла как в котле, а бабы не открывали окна в течение всей дороги и пели до самого Кенигсберга. Женя не выдержал этой пытки и сбежал из автобуса, поехал на поезде. Когда он попытался открыть окно, связавшись с бабьим царством, они стали молотить его кулаками, как соломенную куклу в спортзале. Гарбузов сидел на капоте рядом с водителем и не ввязывался в конфликт, дабы не портить отношения с бабами.

Вася долго терпел и не хотел принимать участия в этом убогом концерте. Он разлегся на заднем сиденье и молчал. Сиденье нагрелось, как жаровня, а он и не думал напоминать водителю, что сейчас лето, чтобы тот выключил отопление. Вася долго крепился, боролся с соблазном и проявил стоицизм, но вот что-то шепнуло в нем, он не вытерпел, расправил крылья, и на весь автобус понеслись могучие рулады, перед которыми сам Лаблаш снял бы шляпу…