Олег Ермаков - Песнь тунгуса

Сержант взглянул на него, отвернулся и длинно сплюнул.

Они шли дальше.

— Сигареты кончились, — говорил сержант, — до получки еще хер знает скоко. И посылки не шлют. Сидим здесь, как на другой какой-то планете, бляха.

— Даууурия! — дурашливо воскликнул Чеботарев.

Плац был каким-то бесконечным, о-ё… Но одноэтажные строения приближались.

Навстречу им попался чумазый парень из ремроты.

— Здорова!

— Здорова!

— Че? Куда трюхаете, мужики?

Чеботарев взглянул на сержанта, мол, пусть и отвечает, но тот не хотел, смотрел в сторону.

Пришлось Чеботареву ответить:

— В штаб.

— А че?..

— Да… — Тут рот Чеботарева снова распахнулся в зевке. — Убрр, падла. Фуй. Так.

И они пошли дальше.

Перед штабом сержант поправил пилотку, приставив ладонь ребром к носу и звездочке, чтоб ровно сидела, одернул полы хэбэ.

— Сейчас Гомель промоет тебе мозг, — проговорил он сквозь зубы.

Они взошли на крыльцо, открыли дверь. Откуда-то выглянул дневальный с красной повязкой.

— Что такое?

— Сгинь, — цыкнул Чеботарев.

И дневальный исчез. Они прошли по сумеречному коридору в солнечных полосах из каких-то щелей, мимо знамени в стеклянном футляре, мимо бюста какого-то полководца. Остановились перед дверью. Сержант кивнул Чеботареву, и тот постучал осторожно. «Ну?!» — ответила дверь. И Чеботарев открыл ее.

— Разрешите?..

Обернулся и посмотрел на сержанта с Мишкой. Те вошли в кабинет. За столом, затянутым зеленым сукном, сидел черноглазый и чернобровый офицер с лысиной.

— Тащ майор, разрешите доложить, — каким-то не своим, оловянным голосом заблажил сержант, — сержант Архипов и рядовой Чеботарев прибыли.

— А этот? — спросил трубным голосом майор, указывая на Мишку.

— А это Мальчакитов и есть, — ответил сержант.

— А как будто и нет? — спросил с усмешкой майор.

Сержант замялся, переступая с ноги на ногу.

— Есть или нет? — не отставал майор.

— Так точно.

Майор прихлопнул по столу литой ладонью.

— Не соскучишься с вами. Ладно. Кто его поймал?

— Я! — гаркнул Чеботарев.

— Манда, — тут же отреагировал майор.

— Рядовой Чеботарев, — поправился Чеботарев.

— Ну, — сказал майор. — Как? Где?

Чеботарев начал рассказывать.

— Короче, — оборвал его майор, — на реке. А ты возвращался в часть на уазике. Ясно. Ну, суслик, — обратился он к Мишке, — чего тебя туда занесло?

Мишка молчал, по щекам его тек пот.

— Он по-русски шарит? — спросил майор у сержанта.

Тот щелкнул каблуками сапог.

— Так точно!

— А, мм, обычная история. Кашу есть иди, ага, с удовольствием. Отвечай за проказы — моя твоя нихт шиссен да нихт ферштейн.

Сержант и Чеботарев засмеялись.

— Ты бурят?.. А, да, вспоминаю. Эвенк. Ну, эвенк, и чего? Чего тебя туда понесло, какая такая блядь? Мысль неразумная? Я говорил вам, что вы тут забудьте на два года все ваши капризы. Все. На два года вы все — суслики. Ремонт техники и рытье капониров. Никаких рек и пляжей. Виртуозы рытья и ремонта — вот вы кто. А потом уже, как хотите. Ну?

Мишка молчал.

— Степь как тундра, чего тебе еще надо? Откуда ты?

— Он таежник, тащ майор, — сказал Чеботарев.

Майор тяжело взглянул на говорившего.

— Не тебя, кажется, спрашивают. Есть у него язык? Или проглочен?.. Тебя, сынок, что, били? Били? — свирепея, спросил он уже у сержанта и перевел взгляд на Чеботарева.

— Никак нет! — ответил сержант.

— Тише, — вдруг попросил майор и приподнял руку.

Все замерли. Где-то газовала машина, раздавались какие-то слабые удары по металлу… Но в кабинете что-то словно щебетало или скрежетало тихонько. Майор озирался. Осмотрел лица солдат.

— Ладно. Продолжим… Или лучше сразу пригласить замполита капитана Гомельского. Нет, лучше отведите прямо к нему, — с этими словами майор выдвинул ящик стола, и оттуда вылетело какое-то крупное насекомое. — Умм!.. А?

— Это шершень! — крикнул Чеботарев.

— Хм! Я и слышу, — сказал майор.

— Здоровенный! — воскликнул сержант, стаскивая пилотку.

— Вон, возьми веник, — сказал майор, — за сейфом.

Сержант выхватил веник.

— Зачем, не надо, — сказал Мишка, — окно открой, и все.

Все обернулись к нему.

— Хм, обрел дар, — заметил майор, доставая из ящика сигареты, зажигалку.

Мишка подошел к окну, начал открывать шпингалеты, нижний поддался, а верхний нет.

— Да какого беса нянчиться! — воскликнул майор, пуская дым ноздрями. — Бей его!

Чеботарев размахнулся и залепил оплеуху Мишке.

— Не его, придурок! Остолоп, твою мать! Это же не насекомое?

— Стойте! — сказал Мишка, потирая шею. — Счас, ага.

И он открыл дверь и, подняв ладони, двинулся на беспокойного шершня, что-то бормоча. Тот, жужжа, подлетел к левой ладони, повисел перед ней, потом к правой, облетел вокруг Мишкиной головы и начал смещаться к двери.

— Смотрите, как бы он с шершнем не улетел, — сказал майор.

Но в дверях уже стоял высокий светловолосый капитан.

— А, капитан Гомельский! — воскликнул майор. — Отлично. Забирайте пациента, как говорится… да осторожней, там вон шершень опасный, в прошлом году прапорщика Инокентьева жахнул, морду разнесло, как носорогу.

Капитан молча и прямо смотрел черными глазами в оранжевых радужинах на майора, потом перевел их на Мишку. Отступил назад. Мишку толкнул в спину кто-то. И в этот миг шершень спикировал и ударил капитана прямо в нос.

— Черт! — закричал майор. — Я же предупреждал.

Капитан убежал, схватившись за лицо обеими руками. Сержант погнался за шершнем с веником по коридору.

— Эвенка держите!

Чеботарев вцепился в его плечо. По лицу Мишки стекали капли пота. Хэбэ на спине взмокло.

Сержант долго гонялся за шершнем, пока не сбил его и с хрустом растоптал.

— Уф!.. Фуй… есть!

Майор, дымя, вышел и смотрел в дверях.

— Есть! — снова радостно повторил сержант.

— Молодец, солдат! — похвалил майор. — Поедешь в отпуск. Или… когда у тебя дембель?.. ну, тогда не поедешь, потерпи уже. Благодарность домой родителям направим… Так, ну и что? Что там с Гомельским? Сможет он прочищать дремучий этот мозг?

И тут дверь соседнего кабинета распахнулась, все оглянулись. В дверях стоял капитан, пламенея крупным клювом, сводя круглые глаза к этому носу, его кончику, острому и крепкому.

— Ба! — воскликнул майор. — Носорог у нас уже есть. А теперь и дятел появился!

Мишку схватили за руки.

Голодный Золотоглазый возвращается к Морю, там скорее можно чем-то поживиться. Часто Море бросает дары Медведям, Лисам и Орланам, Чайкам, Всем. Это может быть Рыба. А если Море расщедрится, то и Нерпа, жирная и прекрасная.

Но сейчас Орлан застает нескольких Уток на обширном участке чистой воды. Три срываются и уходят косо к тайге, а две предпочитают ринуться в иную стихию. Орлан низко кружит над водой, жадно озирая ее. Наконец появляется одна голова, неподалеку другая, он тут же бросается, но не бьет, а только пугает, и Утки снова ныряют. Орлан ждет. И быстрее замечает голову, готовую всплыть, хлопает крылами, Утка не успевает глотнуть воздуха и снова погружается, далеко ей не уплыть. И точно буквально в тот же миг она всплывает поблизости, измученная уже, разевает клюв, — и тогда Золотоглазый обрушивается на нее, его крючья на желтых лапах погружаются в воду, шерстят ее, ноги уходят тоже в воду, и он ударяется о воду брюхом и грудью, потом крылами… И когти сжимают на глубине тельце бьющейся судорожно Утки. Орлан мощным усилием вырывается из объятий ледяного Моря, поднимается над водой. И теперь у него как будто прибавилось крыльев. Четыре крыла, и два огромные машут величественно и ритмично, а два маленьких заполошно. Утка наконец наглоталась живительного воздуха, и она вся трепещет и истошно кричит, оповещая Всех о свершившемся. Орлан несет ее к Тайге, опускается на валун, озирается и рвет клювом напряженную шею. Голос Утки тут же пресекается, превращаясь в безмолвную горячую кровь, бьющую на валун. И Золотоглазый принимается поедать добычу. На валун летят перья, кусочки трубчатых костей, кровавые брызги. В крови и перьях лапы и клюв Золотоглазого.