Александр Архангельский - Свободные люди. Диссидентское движение в рассказах участников

Потом я и маленького сына в это втянула, и это было ужасно. Он выглядывал в окно и докладывал — стоят или нет. Ребенку же ничего не будет… Он вообще был в курсе всего этого дела. Когда моего друга Гарика Суперфина стали вызывать на допросы, квартира была на прослушке постоянно. Потому что он приходил с допросов, я его расспрашивала на кухне. Один раз он что-то такое забыл, и я пошутила, мол, ты в следующий раз возьми с собой маленький магнитофончик для записи. А потом он приходит на очередной допрос, и ему говорят: так, Суперфин, магнитофон на стол. Потом кто-то даже нашел у нас на чердаке прослушивающее устройство, такую маленькую коробочку.

Так что все это было очевидно и не очень приятно. Они втравливали нас в такую игру, кошки-мышки, уйдешь не уйдешь. Смешно, конечно, потому что они были профессионалы своего дела, а мы всего лишь любители. Но страха все равно не было.

Когда они арестовали Гарика, я была в Латвии, с сыном, с мамой, с друзьями. Мы знали, что случилось. И вдруг ко мне прибегают с почты и говорят: вам оттуда звонили. Я спрашиваю: откуда оттуда? — Из КГБ районного центра Тукумский, перезвонят в два часа, приходите на почту. Я пришла, и мне сообщили, что сегодня же вечером я должна лететь в Москву Я спрашиваю: что значит должна? Не хочу — не лечу, я свободный человек, я вообще на самолетах не летаю. — Ну, если вы не полетите, то мы пришлем за вами машину. В общем, я отказалась добираться на самолете, и мы договорились встретиться с их представителем в Риге, на площади у Московского вокзала.

С нами отдыхал Толя Найман, и он вызвался меня сопровождать. Мы приехали пораньше, зашли в железнодорожную кассу и купили билеты на поезд, в СВ, в международном вагоне. Хотя товарищи сверху меня уверяли, что билетов нет, все распродано, и просто-таки необходимо лететь самолетом. Я еще посмеялась про себя, что КГБ билеты обеспечить не может. Встретились мы с их представителем, а он говорит: нам надо срочно в аэропорт, скоро вылет. На что я ему ответила, что вынуждена его огорчить и поеду поездом, я не под арестом и сама решаю, что мне делать. Он испугался, бедный, говорит: как же так? Что же я им скажу? Я его успокоила, говорю: проводите меня, скажите, в каком я вагоне, пусть встречают. И он действительно все передал, потому что на следующей остановке ко мне уже подсел кто-то. А мест действительно больше не было или им не положено было место, этим топтунам. И он всю ночь простоял в коридоре около моего купе.

Я еще с вокзала позвонила своим друзьям Диме Борисову и Андрею Зализняку, чтобы они меня встретили в Москве. Но помимо них у вагона была еще куча кагэбэшников. Меня прям подхватили под белы ручки, оттеснили друзей и повели. А ребята рассказывали, что когда подъехали к вокзалу, увидели, что вся площадь забита черными машинами. В общем, меня встречали, как Мату Хари, наверное, думали, что я отстреливаться буду. Повезли меня, конечно, на Лубянку допрашивать.

А по дороге был такой момент неприятный, я ведь не знала, в каком качестве меня забрали, обвиняемого или свидетеля. Я им задала вопрос, а следователь начал отвечать: «Вы вызываетесь в качестве… — потом выдержал долгую-долгую театральную паузу и закончил: — в качестве свидетеля». Эти секунды были для меня тяжелыми. Сыну Антоше было всего пять лет. Мама с ним в Риге осталась. Как-то грустно было, конечно.

Меня допрашивали по делу «Хроники» и по делу Гарика Суперфина. Он тогда уже сидел. Задавали вопросы про книги Пита Риддауэя, есть ли они у меня, читал ли мне что-то Гарик, участвовала ли я в создании «Хроники». Но я к тому времени уже многое о КГБ знала и прочитала книгу Алика Вольпина «Как вести себя на допросе». Поэтому я ничего не помнила. Память мне отшибло совершенно. Потому играть с ними, как Гарик пытался, думая, что он их обманет, нельзя, они профессионалы. Играть с ними было бессмысленно.

Потом у меня был долгий обыск. Квартиру прилично почистили и многое забрали, в том числе из самиздата. Но что-то все-таки осталось, завалялось где-то. Смешно было, нашли какой-то клочок бумажки с номером телефона и надписью — Люся, педиатр. И его тоже зачем-то забрали. Неприятный момент был, когда они нашли гильзы, которые Антон во дворе подобрал. У меня сразу промелькнула мысль, что сейчас мне пришьют хранение оружия, но, к счастью, обошлось. Зато они вспороли кресло, искали в нем архив «Хроники текущих событий», который якобы где-то существовал. Хотя архивом «Хроники», если можно так сказать, был сам Гарик Суперфин. Его потом в КГБ так и называли — «малая советская энциклопедия».

Еще смешной момент был во время обыска. У меня на стене следы были от ботинок, друзья мои так развлекались, соревновались, кто выше по отвесной стене взбежит. И отпечатки остались довольно высоко. Так следователь, фамилия которого была Сыщиков Михаил Михайлович, он меня спрашивает: куда ведут эти следы? И я ему серьезно тогда ответила, что ведут они как раз в архив «Хроники», мол, там и ищите. Они еще долго кругами ходили, но потом, наверное, все-таки поняли, что это шутка. А на следующий день снова был допрос, уже по материалам обыска.

Я однажды передавала что-то из самиздата своему приятелю, иностранному корреспонденту в Москве. Мы с ним встретились на улице, он меня подвез до дома, и в машине я все ему передала. Я довольно нагло себя вела на самом деле. Наверное, потому что понимала: они все знают и, если захотят, в любом случае арестуют. Так вот приятель, которому я передала пачку шуршащих документов, высаживает меня в целях конспирации за квартал до моего дома, и дальше я иду пешком. А за мной идет мужик, заходит за мной в подъезд, а дальше примерно следующий диалог:

— С кем вы встречались?

— Что за странный вопрос?

— Ну, хотелось бы знать.

— А вы из какого, собственно, ведомства?

— Уголовный розыск.

— Ну, раз уголовный розыск, так вызывайте меня на допрос по какому-нибудь делу.

— А в какой квартире вы живете?

— Это вы сами выясняйте, чтобы повестку доставить.

Спустя какое-то время я нашла повестку в почтовом ящике. Но вызывали меня не в уголовный розыск, а на Лубянку, по совершенно фиктивному делу. Мужем Натальи Гутман какое-то время был Владимир Мороз, коллекционер икон и разных предметов искусства. Я с ним и виделась-то, только когда он мне контрамарки на концерты передавал. Но с ним было связано шумное дело — торговля иконами, контрабанда и пр. И меня вызвали как свидетеля.

Это было уже перед отъездом, мне уже дали разрешение на выезд. И я думаю, они просто прощупывали, получится ли использовать меня там, за границей, боюсь я их или нет. Это был странный допрос, они то выходили, то приходили, вертели в руках мой заграничный паспорт, который я уже получила. Говорили мне: у вас всегда был зеленый свет, а ведь он может поменяться на красный. Я отвечала: я знаю, все в ваших руках, вы можете сказать нет, и я не уеду. В общем, я не поддалась тогда. И это был последний такой изнуряющий и глупый допрос.