Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

— Аллё, Миша уехал в горы, будет в конце месяца. — И добавил, помедлив, в каком-то непривычном тембре: — Ирина, это ты? Приезжай...

Она выскочила из дома в сарафане, схватила трамвай, как такси, он мчал и мчал по своим плавным зигзагам, потом она подходила к Мишиному дому, и ветер гнал по асфальту пыль, обтекал виски, мешая сообразить что-то главное, свести концы с концами, она мельком взглянула в окно — там отсвечивало, но ей показалось, что кто-то, кажется, в очках, стоит за стеклом, опираясь на подоконник.

Миша никогда не носил очки.

Когда он спустился с гор, Ирины в городе уже не было. По слухам, она вернулась в свою родную Ялту, вышла замуж за немолодого художника, у нее родился странный ребенок. Впрочем, если верить слухам, так в Ялте вообще пришли к власти анархисты.

Мода на автоответчики прошла, и Миша его аннулировал. Он снова отпустил бороду и стал на самые невинные вопросы о жизни отвечать с ужасающей бодростью, как врач смертельно больному.

Украли статую в музее. Ничего смешного тут нет. Приехали, опросили, замерили. Выяснилось, что статую могли вынести непосредственно через дверь, что, вероятно, и произошло. На том и порешили.

При процедуре осмотра молоденький милиционер Васильев познакомился с молоденькой служительницей музея Варенькой. Познакомились, через месяц расписались. Тем временем статую нашли, а преступников — нет. Вернули статую в музей, водрузили на почетное место. А Васильев с Варенькой (я вам ее фамилию не сообщал, потому что она все равно ее сменила, стала Васильева) живут вроде бы нормально, дети у них родились, близнецы. Васильев стал капитаном, потом майором, а потом и до полковника дорос. Съездил за рубеж по туристической, заходит в Лувр, а там — прямо как войдешь — краденая статуя из нашего музея. Васильев как-то сразу все понял, подзывает гида, обращается через переводчика: «Копия, мол, или оригинал?» Гид обиделся даже; оригинал, отвечает, как, впрочем, и вы, господин русский полковник. Из самой Москвы украдено. Васильев закусил губу, промолчал. Вернулся домой, на музейных деятелей чуть не с кулаками кинулся: «Что ж вы, мать вашу так и этак, ж..у от таза отличить не можете!» Те грустнеют, носы воротят: извините, товарищ полковник, мы с самого начала все поняли, только боялись вас расстроить.

Расстроить... Пришел Васильев на работу, разболелась у него голова, вернулся домой, видит: культура у его Вареньки наносная, более от ума, чем от истинной духовности, дети... что дети?! Ушел, одним словом, от семьи, работу сменил. Все не так как-то, пресно. «Неужели, — думает Васильев, — вся жизнь — подделка?» Тут очень кстати скончался, попал в небесную канцелярию, задал свой вопрос кому-то самому главному. А тот поднял Лик, весь в звездах и туманностях, от небесных бумаг и очень серьезно переспросил:

— Как вы сказали?

— Полковник Васильев. Не подделка ли жизнь земная, Господи?

— Нет, — просто ответил Господь и продолжил свои занятия.

И полковник Васильев ушел с ощущением, что чего-то недопонял.

Вот лавка. В ней продаются трупы быков, свиней и кур. Мы покупаем эти трупы, не целиком, а кусками, в разрубленном виде.

Когда на войне убивают врагов, этих врагов закапывают в землю. Их не едят. Для них земля — могила.

А могила для убитых коров, быков, кур, гусей, свиней, зайцев, баранов и прочего — наши желудки. Человек — кладбище зверей. Если каждый из нас ежедневно будет съедать по 200 граммов трупа животного, то в течение десяти лет он похоронит в себе целого огромного быка. В двадцать лет — двух быков, в сорок лет — четырех быков.

Жуть! Вот в этом невзрачном старикашке похоронено четыре быка. А в этой пошлой глупой бабенции с огромной задницей и толстущим животом похоронено восемь быков, так как она любительница бычьих трупов.

Это есть!

Но как было бы хорошо, если бы этого не было!

Ходил человек по кладбищу. Он был меланхолик и любил присоединяться к похоронным процессиям и провожать покойников. Однажды был такой случай: принесли покойника к вырытой могиле. Тут была довольно большая толпа провожающих, так как умерший был не простой смертный, а ответственный работник. Человек, ходивший по кладбищу, тоже присоединился к толпе. Вдруг он увидел, что по дну вырытой могилы бегает и мечется мышь. Он понял, что сейчас вот в эту могилу опустят покойника и гроб раздавит эту мышь, или, еще хуже, ее живую засыплют землей. Этот человек не стал долго думать; он прыгнул в могилу и стал в ней ловить мышь. Мышь от него очень проворно убегала, но когда он все-таки ее поймал, она от отчаяния больно укусила его за палец. Но он успел ее выбросить из могилы. Не тут-то было: ответственная работница — одна из провожавших покойника — бесцеремонно раздавила ее каблуком.

В мой сон явился бывший мой сослуживец и приятель Андрей Шелепин, сын хрущевского министра, и сказал мне:

— А мы завтра не отдыхаем, а работаем. Субботник.

Я подумал, что давно уже работаю каждый день — с тех пор как стал писать, но признаваться в писательстве, как и когда-то, не захотел, тем более что не очень хорошо представлял себе, в каком времени я пребываю — в теперешнем или в тогдашнем.

— Субботник так субботник, — мрачно отозвался я, хотя отрицательных эмоций у меня не возникло: Андрей — человек мне безусловно приятный, какие бы известия он ни приносил. — Где же мы работаем?