Элисон Скотч - Теория противоположностей

– Нам принесут десерт, – говорит он.

– Да, компания тебя балует, – замечаю я. Он некоторое время молчит, прежде чем ответить.

– Вообще-то они сами упросили меня сюда перебраться. Просят помочь дать ход их глобальной инициативе.

– Ух ты, – говорю я. – Круто. Переписываешь свой план Вселенной.

Он наклоняет голову, будто ничего не понял, и я добавляю:

– Это из книги, которую мы пишем. Типа там… изменить судьбу, менять все в жизни, пока вся жизнь не изменится, ну и тому подобное.

Он улыбается мне; его улыбка чуть ранит мое сердце, но в то же время слегка раскрывает его. Видеть такую родную щетину на подбородке, ямочки на щеках, искреннюю просьбу о прощении… я читаю ее по лицу Шона, и мне хочется, чтобы прошедшие два месяца не напоминали мне, что жизнь изменилась и для меня, и теперь, наверное, нельзя вернуть все, как было. В июне, когда не было списка правил, и крушения всех планов, и книги, и бездействия, и силы духа, и – да, и Тео тоже! – мне хватило бы этого выражения абсолютного раскаяния.

– Я думал, ты не веришь в судьбу, – говорит Шон.

– Я никогда не знала, во что верить.

Он кивает.

– Верно. Полагаю, я и сам не знал, – он садится на диван, я устраиваюсь рядом, стараясь не пролить вино.

– Так мило, – говорит он. – Я скучал по всему этому. Я думал… может быть, мне стоит попробовать, – он поправляет сам себя, – ну то есть я хотел сказать, нам стоит попробовать. Сделать перезагрузку.

– Перезагрузку наших отношений?

– Да, – говорит он. – У нас нет жилья, в твоей семье бардак… почему бы не уехать? Почему бы не покончить со всем этим? Начать заново. Не самая плохая идея в мире. Мы по-прежнему будем собой. По-прежнему будем вместе. Как ты только что сказала, перепишем наш план Вселенной. Вместе.

– Мы могли бы, – говорю я и непонятно почему думаю о Тео.

– Я составил список, – Шон тянется за ноутбуком, который лежит на журнальном столике, – причин, по которым тебе стоит вернуться.

Порой в кино вокруг героинь все замирает, будто они нажали на кнопку паузы, и тогда они обращаются к зрителю и рассказывают ему о своих чувствах. Именно это я мысленно и делаю. Ставлю Шона на паузу, стараюсь быть спокойной, говорить в камеру и обращаться к зрителю. Думаю о теории противоположностей, которую вывела Ванесса. О том, что иногда нужно бежать прямо противоположно направлению, которое считаешь для себя важным. О том, что иногда бег-прыжок-полет способен изменить все.

Я стараюсь погасить внутреннее напряжение и прислушаться к тому, что мне скажет героиня фильма, но не могу добиться от нее ничего убедительного.

– Все хорошо, – говорю я Шону, снимая его с паузы. – Не надо зачитывать мне этот список.

Он морщит лоб. Прежняя я, прежняя Шилла, определенно предпочла бы список.

– Я просто хотел подготовиться. Провести изыскания. Убедить тебя, если нужно.

Убедить меня последовать за ним. Полная противоположность Тео.

Мы падаем на огромную кровать, покрытую египетскими простынями плотностью в шестьсот нитей, одетыми. Шон чмокает меня на ночь в щечку, и я поворачиваюсь на другой бок, уже отяжелевшая, сонная.

Утром, когда я просыпаюсь, солнце светит сквозь жалюзи, и мне требуется некоторое время, чтобы понять, где я нахожусь, и осознать – Шон рядом, и может быть, я еще смогу добиться, чего хотела.

Встаю; плеснув водой в лицо, иду в гостиную люкса. Он прижимает палец к мочке уха, потом говорит:

– Совещание по селектору!

Я киваю; он машет рукой в сторону тележки с едой и шепчет:

– Ешь!

Сняв серебряную крышку с блюда, обнаруживаю яичницу. Шон заказал мне яичницу-болтунью, пока я спала. Накрыв рукой динамик смартфона, он целует меня в макушку.

– Сегодня воскресенье. По воскресеньям мы всегда едим яичницу.

Сообщение

Уилле Чендлер-Голден от Ванессы Пайнс.

Привет. Звякни завтра, я заканчиваю черновик книги. Готовься к финальному заданию. Жду!

E-mail

Уилле Чендлер-Голден от Шона Голдена.

Тема: Список

Уилл, я знаю, тебе это не надо, но просто на всякий случай. Прикрепляю список причин. Не хочу, чтобы ты считала меня несерьезным. Работаю всю ночь. Поговорим завтра?

Голосовое сообщение от Минни Чендлер.

Уилла, солнышко, я не застала тебя у Райны. Сегодня мы с Нэнси летим обратно в Палм-Бич. Пожалуйста, свяжись с отцом. Думаю, его медсестричка в отпуске. Я волнуюсь за его самочувствие, но заниматься его делами не хочу – хватит с меня. Райна очень занята, а Олли нельзя выходить из дома – ой, я не говорила тебе, что утром встретила Дженнифер Энистон, и теперь она подписана на мой «твиттер»? Это круто! В общем, солнышко, я тебя люблю. Я знаю, это важный этап твоего взросления, и понимаю больше, чем ты думаешь. У тебя такое большое сердце. Убедись, что оно сияет достаточно ярко.

Когда я прихожу к папе, он курит на балконе. Швейцар готов меня впустить, но я открываю своим ключом, он был у меня с детства.

– Если мать прислала тебя убедиться, что я еще не отбросил коньки, можешь идти домой, – говорит он не поворачиваясь и выдыхает; его окутывают клубы дыма.

– Курение тебя убьет.

Он машет рукой, вместо того чтобы произнести свою коронную фразу: все умирают. Смирись с неизбежным, Уилла.

Отодвинув на несколько сантиметров раздвижную дверь, подхожу к нему.

– Да, меня мама прислала, – говорю я и машу ладонью перед лицом, отгоняя дым; при мысли о дальнейшем противоборстве меня внезапно начинает тошнить. Сглатываю, чтобы сдержать рвотный рефлекс, и становится легче. – Ты не мог бы выбросить сигарету?

Его челюсть дрожит, но он сминает окурок и бросает за окно; с технической точки зрения это, я считаю, загрязнение окружающей среды, но тут уж приходится расставлять приоритеты.

– У твоей матери теперь другая жизнь. С подружкой-лесбиянкой. Как ее там, Нанетта?

– Нэнси. Уверена, ты помнишь, что ее зовут Нэнси, – а потом, потому что я дочь своего отца и потому что ощущаю укол жалости к нему, я добавляю: – Мне кажется, у нее просто такой период.

– Это ее жизнь, – засунув руки в карманы халата, он шаркающей походкой возвращается в комнату. – Просто я думал, что ей хватит элементарной вежливости после сорока лет брака, когда у меня станет плохо с сердцем, просто прийти и помочь.

Он достает из бара бутылку скотча, но открыть не может, поэтому ставит ее обратно.

– Ты сам велел ей уйти.

– Ну, знаешь ли, завести любовницу и разрушить семью – разные вещи! – заявляет он. А потом: – Не думаю, что тебе стоит здесь находиться. Учитывая, какую повестку я тебе послал.

– Мы должны поговорить об этом. Не думаю, чтобы у этой бумаги имелись юридические основания. И еще, папа, мы же семья, – я стараюсь быть к нему добрее, сама не зная почему. Он такой слабый, такой беспомощный… он – мой отец.