Элисон Скотч - Теория противоположностей

Вчера Ванесса просила позвонить, а не заявляться к ней, но сейчас плюс тридцать пять, и если я сейчас же не найду, где укрыться от жары после забега на четыре мили, я просто умру от теплового удара.

– Ты издеваешься? Это еще что такое? – вопрошает она, указывая на серо-коричневую ленточку, привязанную к моей рубашке. – Ты тоже теперь этой фигней страдаешь?

Я встаю под ее кондиционер; рубашку раздувает искусственный ветер.

– Ну, это к вопросу об ответственности. И убеждениях. Не важно, – бормочу я. – К тому же Олли помогает мне прийти в себя… ведь именно ты сказала, что сейчас для меня это важнее всего.

– Совершенно верно. Скоро тебе понадобится физическая подготовка.

– Если предстоит марафон, я пас.

– Нет, не марафон, – она открывает коробку с шоколадными чипсами, протягивает мне штучку – словно это взятка. Или искупительная жертва за то, что случится дальше. – Продюсеры хотят, чтобы ты приняла участие в шоу «Рискни».

Я пронзительно, отрывисто смеюсь, пока до меня не доходит – она не шутит.

– Ни за что.

– Это входит в контракт.

– Я не смогу.

– Сможешь.

Я прокручиваю в голове миллион вариантов, которые меня ждут: смерть, публичное унижение, переломанные конечности, унижение отца своим участием в шоу.

– Если я соглашусь, отец меня вычеркнет, – говорю я тихо, двигаясь от кондиционера к дивану.

– Из завещания?

– Из жизни.

– О господи! – Ванесса закатывает глаза.

– Хватит меня недооценивать!

– Хватит себя недооценивать! – огрызается она.

– Мне так тяжело! – Слезы льются сами собой, как всегда в последнее время. – Моя жизнь… блин, она такая тяжелая! Как ты не понимаешь?

– Не такая она и тяжелая, – отвечает Ванесса, прежде чем скрыться от меня в спальне. – Но пока ты сама этого не поймешь, она, конечно, будет тяжелой.

Выхожу из дома Ванессы и бегу обратно к Райне, хотя конец июля, воздух плотный и влажный, и бегать в такую погоду – глупо. Но мне нужно правильно использовать инстинкт, подсказывающий, что мне нужно спасаться бегством, удирать как можно дальше от руин того, что я уже разбила, и будущих руин того, что еще предстоит разбить.

Может быть, это и есть мой план Вселенной, думаю я, сворачивая на север по Пятой авеню; ноги дрожат, бедра горят огнем, живот снова сводит спазм. Может быть, все книги из серии «Помоги себе сам», все их оглавления, и советы, и идеи, и что там еще все равно не дадут мне уклониться от курса (и значит, мой отец прав). Может быть, я просто торнадо, который движется от одного места катастрофы к другому. Катастрофы. Мой жизненный план – сеять катастрофы.

Я снова вымокла с головы до ног к тому времени, как дотащилась до лифта в доме Райны. Ткань рубашки прилипла к коже, волосы спутались и слиплись от пота, щеки – цвета пожарной машины. Фрэнки, швейцар, показывает на мою серо-коричневую ленточку и говорит:

– Скажи брату – правительство не заставит его опустить руки. Не грусти, Бог с тобой, – он поднимает вверх кулак, как Холли Берри.

– Бог со мной, – повторяю я вяло и молитвенно складываю ладони.

Тео сидит на кухне и что-то читает с айпада. Некоторое время я борюсь с желанием сбежать подальше, удрать, пока он еще меня не заметил, но вместо этого выдыхаю, собираюсь с духом и говорю:

– Ты нарочно попадаешься мне на глаза, когда я выгляжу хуже некуда? Если на то пошло, я пробежала четыре мили, а на улице плюс тридцать пять. Поэтому я, можно сказать, задала жару.

Он смотрит на меня, крепко жмет мне руку, говорит:

– Прости, не знал, что ты здесь. Ну, я пойду, – и резко встает.

– Можешь остаться.

– Я пришел не из-за тебя, не волнуйся. Райна едет с работы, Олли в душе, меня впустила Глория.

Я говорю:

– Оставайся, это не проблема. (Нет, кажется, проблема!)

– Слышал, Шон вернулся в город. Ну я и сам все понял – потому что ты не отвечаешь на мои сообщения.

– Ну, – говорю я. Потом: – Да, вернулся. Потом: – Не знаю.

Мобильный Тео жужжит в кармане; прижав телефон к уху, он идет в гостиную, на ходу обсуждая с кем-то сделки, и стратегии, и планы, и умение убеждать. Я недолго подслушиваю, втайне надеясь, что он вернется, но потом слышу голос Олли, дверь захлопывается, и я остаюсь одна.

Склонившись под углом в девяносто градусов, я кладу голову на холодную гранитную столешницу и смотрю на мир с новой точки зрения. Все кажется совсем другим. От огней приходится щуриться, углы становятся более резкими. Видимо, таким все выглядит для детей. Но во многом и для меня тоже. Некоторые люди всю жизнь остаются детьми. Думаю о Никки, молюсь, чтобы он не относился к их числу. Почему я не могу пожелать того же самой себе?

Выпрямляюсь, прислушиваюсь, не услышу ли шаги Тео в случае, если он решит ко мне вернуться, но в тишине звучит лишь голос Глории, зовущей мальчишек мыться.

Это больнее, чем я думала. Ощущать холодность Тео, его отчужденность… Хотя кто стал бы его осуждать? Я ведь ничем не доказала своей любви к нему. Он получил лишь несколько капель – вечер флирта в Сиэтле, телефонный звонок и секс несколько недель назад. Если это в самом деле так, я не так уж и сильно отличаюсь от отца – тоже вольна отдавать и забирать любовь, когда мне вздумается. И не сильно отличаюсь от Шона – тоже разгребаю дерьмо в моей жизни чужими руками, не обращая внимания на чувства других.

Я даже не добавила Тео в друзья. Даже этого не смогла.

Тео совсем не похож на меня. Мы оба это знаем. Он всегда целился высоко и никогда не гнулся низко. Он четко чертит линии жизни, мои же – с ним, с Шоном, с отцом – всегда размыты.

Я снова прижимаюсь головой к холодной столешнице – словно бальзам на душу.

Даже Ванесса не заставит меня рисковать дальше.

Ванессе Пайнс от Уиллы Чендлер-Голден.

Ну хорошо, я готова. Открыла глаза и высоко целюсь. Думаю, мне хватит силы духа. Полетели (думаю, продюсерам не нужно объяснять все так буквально).

Мы с Никки лежим в кровати, смотрим «Железного человека-2» и жуем попкорн. Заявляется Олли, плюхается у нас в ногах и говорит:

– Люблю этот фильм. Как-то случалось мне тренировать Робби. Очень одухотворенная личность, – потом, обращаясь ко мне: – Выглядишь хуже некуда. Без обид.

– Я совсем не сплю. А во вторник согласилась лететь обратно в Сиэтл.

– В Сиэтл? – Никки поворачивает ко мне голову. – Можно с вами?

– Думаю, нельзя, дружище. Побудешь с дядей Шоном. Напиши ему сообщение. Он точно придумает что-нибудь классное, – прикрывшись ладонью, я снова икаю. Это все от нервов.

– У дядя Шона слишком много работы. И мне больше нравится проводить время с вами. Но, конечно, я для вас обуза, с которой нужно возиться.

– Вовсе ты не обуза, с которой нужно возиться! Если хочешь знать, я к тебе привязалась.