Джон Ноулз - Сепаратный мир

– Значит, ты все-таки объявился! – Его голос возбужденно взвился. – И наверное, привез мне какое-нибудь южное лакомство, да? Ягоды жимолости, черную патоку или что-нибудь вроде этого? – Я пытался придумать какой-нибудь шутливый ответ, но ничего не приходило в голову. – Или кукурузный хлеб? Ну, ты же что-нибудь наверняка привез? Не мог же ты проделать долгий путь до Дикси [11] Dixi, Dixiland – разговорное название южных штатов США. и обратно и не привезти ничего, кроме своей унылой физиономии. – Он продолжал болтать, игнорируя мой шокированный и смущенный вид: я онемел, увидев его сидящим в большом кресле и обложенным со всех сторон подушками, напоминавшими больничные. В отличие от того, что было в девонском лазарете, где он выглядел спортсменом, ненадолго покинувшим поле из-за травмы, и где казалось, что вот-вот войдет тренер и велит ему возвращаться на поле, здесь, на этой старинной тихой улочке, в окружении подушек, сидя перед огромным новоанглийским камином, он представился мне инвалидом, прикованным к креслу.

– Я привез… Черт, я всегда забываю что-то кому-то привезти. – Я изо всех сил старался не выдать голосом переполнявшего меня чувства вины. – Я тебе что-нибудь пришлю. Цветов или еще чего.

– Цветов?! Да что с тобой приключилось там, в Дикси?

– Ну тогда… – В голову не приходило ни единой легкомысленной реплики. – Тогда я пришлю тебе каких-нибудь книг.

– К черту книги. Я предпочитаю поговорить. Что интересного случилось там, на Юге?

– По правде говоря… – Я мобилизовал всю свою жизнерадостность. – Случился пожар. Загорелась трава за нашим домом. Мы… схватили несколько метел и стали сбивать огонь. Наверное, на самом деле мы его только раздували, потому что он продолжал разгораться, пока наконец не приехали пожарные. Они, наверное, догадались, где горит, по тому, как мы размахивали своими метлами, пытаясь их потушить.

Финни история понравилась. Но она настроила нас на привычный дружеский лад: приятели рассказывают друг другу байки. Как я мог после этого перевести разговор в серьезное русло? Это было бы даже не как удар молнии. Финни бы просто не воспринял этого всерьез.

Только не в этом разговоре, не в этой комнате. Если бы я мог встретиться с ним на каком-нибудь вокзале или на перекрестке дорог. Только не здесь. Здесь маленькие оконные секции сияли чистотой и на стенах висели миниатюры и старинные портреты. А кресла были либо в мягкой обивке, слишком удобные, чтобы, сидя в них, не задремать, либо – жесткие, в колониальном стиле, которыми никто не пользовался. Имелось несколько массивных квадратных столов, уставленных семейными фотографиями, между которыми там и сям лежали книги и журналы, а также три маленьких изящных столика, которые ничему не служили. Это была комбинированная комната: несколько красивых предметов мебели предназначались для того, чтобы гостям было на что посмотреть, остальные – для использования людьми, живущими в доме.

Я знал Финни товарищем по безликому общежитию, спорткомплексу, игровому полю. В комнате, которую мы делили с ним в Девоне, множество незнакомых нам людей жили до нас и будут жить после. Именно там я сделал то, что сделал, но рассказывать об этом мне придется здесь. И я чувствовал себя дикарем, вышедшим из джунглей, чтобы разнести все в пух и прах.

Я сел поглубже в своем колониальном кресле. Его жесткая спинка и высокие подлокотники моментально заставили меня принять позу воплощенной благовоспитанности. Кровь начала пульсировать в висках, ну и пусть. Я был готов говорить.

– Бо́льшую часть каникул я думал о тебе, – сказал я.

– Да ну? – Он мельком заглянул мне в глаза.

– Да, о тебе и о… несчастном случае.

– Ты настоящий друг. Думать обо мне на каникулах!..

– Я думал об этом… о тебе… потому что… я думал о тебе и о несчастном случае, потому что он произошел из-за меня.

Финни посмотрел на меня спокойным твердым взглядом, его лицо было красивым и бесстрастным.

– Что ты хочешь сказать этим «из-за меня»? – Голос его был таким же спокойным и твердым, как и взгляд.

Мой собственный голос звучал тихо и казался чужим.

– Я качнул сук. Все произошло из-за меня. – Осталась еще одна, последняя фраза: – Я нарочно качнул сук, чтобы ты упал.

Сейчас он выглядел старше, чем когда-либо.

– Ну разумеется, ничего подобного ты не сделал.

– Нет, сделал. Сделал!

– Конечно же, нет. Дурак ты. Сядь, дурачина.

– Ударь меня! – Я поднял на него взгляд. – Ударь меня! Ты даже не можешь встать. Не можешь даже подойти ко мне!

– Если ты не заткнешься, я тебя убью.

– Нет, вы посмотрите! Он меня убьет! Ну вот, теперь тебе все известно! Я сделал это, потому что так хотел! Да ты и сам это знаешь!

– Я ничего не знаю. Уходи. Я устал, и меня от тебя тошнит. Уходи. – Он утомленно обхватил голову руками – совершенно не похоже на себя.

И тогда меня осенило: я ведь снова нанес ему травму. Мне пришло на ум, что эта травма, быть может, даже более глубока, чем прежняя. Мне бы нужно сделать шаг назад, отступиться. А может, он прав? В конце концов, действительно ли я намеренно и осознанно сделал с ним это? Я не мог вспомнить, я вообще не мог ни о чем думать. Как бы то ни было, теперь, когда он все узнал, ему стало хуже. И я должен отказаться от своих слов.

Но не здесь.

– Ты ведь вернешься в Девон через несколько недель, правда? – пробормотал я после того, как некоторое время мы оба молчали.

– Конечно. Ко Дню благодарения уж точно вернусь.

Вот там, в Девоне, где каждая деталь обстановки не кричит, как здесь, что он – неотъемлемая часть этого дома, я смогу с ним помириться.

А пока надо было как-то выходить из положения. И существовал лишь один способ сделать это: придется фальшивить.

– Ну, путь у меня был долгим, – сказал я. – А спать в поездах я никогда не мог. Наверное, поэтому сегодня не слишком хорошо соображаю.

– Не бери в голову.

– Думаю, мне лучше поспешить на вокзал. Я и так уже на день опоздал в Девон.

– Но ты ведь не собираешься начать жить по правилам, правда?

Я улыбнулся ему.

– О нет, этого я делать не собираюсь.

И это было самой серьезной ложью, величайшей из всех.

Мир и покой покинули Девон. Хотя по виду кампуса и городка этого нельзя было сказать, они еще сохраняли свою мечтательную летнюю безмятежность. Осень едва коснулась пышного великолепия деревьев, и в зените дня солнце ненадолго вновь обретало свою летнюю силу. В воздухе ощущалось лишь отдаленное веяние холода, доносящегося от дальней кромки зимы.

Но новый, энергичный ветер подхватил и понес все, как первую опавшую листву. Летний семестр – когда временные педагоги, заменявшие ушедших в отпуск постоянных наставников, пичкали знаниями несколько десятков мальчиков и когда большинство школьных традиций, словно чтобы уберечь от зноя, было убрано на склад, – этот летний семестр закончился. Такой семестр проводился в школе впервые, что же касается зимних, то нынешний был сто шестьдесят третьим в истории школы, и руководство, вновь собравшееся к его началу, разгоняло дух летнего благодушия, как ветер – осенние листья.