Джон Ноулз - Сепаратный мир

В густом дыму в курилке все сразу оживились. Фигура, ссутулившаяся возле радиоприемника, из которого в этот момент как раз неслись громкие хриплые звуки музыки, наконец распрямилась и произнесла:

– В чем обвиняется?

– В том, что избавился от соседа по комнате, чтобы стать ее полноправным хозяином. То есть – в гнусном предательстве. – Бринкер многозначительно помолчал. – Практически в братоубийстве.

Дернув плечом, я сбросил его руку и процедил сквозь зубы:

– Бринкер…

Он остановил меня, предостерегающе подняв руку:

– Ни слова! Ни звука! Вам еще будет предоставлена возможность высказаться в свое оправдание.

– Черт тебя дери! Заткнись! Ты совершенно не знаешь меры в своих шутках.

Это было ошибкой; радио вдруг замолчало, и мой голос, громко прозвучавший во внезапно наступившей тишине, вызвал у всех возбуждение.

– Значит, ты убил его, да? – Какой-то парень, с трудом распрямившись, встал с дивана.

– Ну… – рассудительно произнес Бринкер, – не то чтобы убил. Финни балансирует между жизнью и смертью дома, под присмотром скорбящей старушки матери.

Мне нужно было как-то вмешаться, иначе я рисковал полностью утратить контроль над ситуацией.

– Я не совершил абсолютно ничего дурного, – начал я как можно более непринужденно. – Я… единственное, что я сделал, – это… подсыпал щепотку мышьяка в его утренний кофе.

– Лжец! – зарычал на меня Бринкер. – Пытаешься выкрутиться с помощью ложного признания, да?

На это я коротко хихикнул, что вышло непроизвольно.

– Нам известны истинные обстоятельства преступления, – продолжал тем временем Бринкер. – Там, наверху, на этом… погребальном дереве у реки, не было никакого яда и вообще ничего коварного.

– А-а, вам известно про дерево. – Я попытался с притворным чувством вины покорно склонить голову, но получилось так, словно кто-то прижал ее вниз. – Да, гм, да, там, на дереве, случилось небольшое contretemps [13] Непредвиденное осложнение (фр.). .

Моя уловка – смешно исковеркать французское произношение, чтобы переключить внимание, – цели не достигла.

– Расскажи нам все, – хрипло потребовал самый младший мальчик, сидевший за столом. Был в его голосе какой-то тревожный призвук, какая-то непритворно заговорщицкая нотка, словно он искренне верил буквально всему, что тут говорилось. Такое отношение показалось мне почти оскорбительным, как будто человек, прознавший про твой интимный секрет, обещает не сказать никому ни слова, если ты поведаешь ему все в мельчайших подробностях.

– Ну, – ответил я более уверенным голосом, – сначала я украл все его деньги. Затем обнаружил, что он смухлевал при поступлении в Девон, и стал шантажировать его родителей, а потом я… – Все шло хорошо, кое-кто заулыбался, даже тот, младшеклассник, похоже, вдруг понял, что воспринимать шутку всерьез в Девоне считается большой ошибкой. – Потом я… – Мне осталось лишь добавить «столкнул его с дерева» – и цепь неправдоподобных событий замкнулась бы в комическое кольцо, всего несколько слов – и, вероятно, этот кошмар в темнице закончился бы.

Но я почувствовал, как у меня перехватило горло, и так и не смог произнести эти слова.

Я развернулся к младшекласснику.

– Что я тогда сделал? – потребовал я от него ответа. – Держу пари, у тебя полно предположений на этот счет. Ну, давай, восстанови картину преступления. Вот мы стоим на дереве. И что случилось потом, Шерлок Холмс?

Его глаза виновато бегали из стороны в сторону.

– Спорим, потом ты его просто столкнул.

– Слабовата версия, – сказал я небрежно, плюхаясь на стул, словно утратил всякий интерес к игре. – Ты проиграл. Ты не Шерлок Холмс, ты – доктор Ватсон.

Все посмеялись над младшим товарищем, а тот смущенно заерзал, и вид у него сделался еще более виноватым. Среди завсегдатаев курилки позиции его были очень слабы, да и с тех я его с легкостью сбросил. Со дна своего поражения он зыркнул на меня, и я к своему удивлению понял, что, посмеявшись над ним, навлек на себя его откровенную ненависть. Но я был рад заплатить такую цену за свое избавление.

– Французский, французский! – воскликнул я. – Хватит этих contretemps . Я должен идти учить французский. – И удалился.

Когда я поднимался по лестнице, до меня донесся голос из курилки:

– Забавно, он притащился сюда из самого общежития и не выкурил ни одной сигареты.

Но и об этой странности все вскоре забыли. Я не выявил среди них ни Шерлока Холмса, ни даже доктора Ватсона. Ни у кого не возникло желания преследовать меня, никто ничего не выпытывал, не строил никаких догадок. Ежедневные списки поручений становились все длиннее по мере того, как длиннее становились лучи угасающего осеннего солнца, пока к середине октября и лето, и первый день учебы, и даже каждый вчерашний день не стали уходить в прошлое и забываться, поскольку день завтрашний всегда изобиловал массой новых дел.

Кроме уроков, спортивных и клубных занятий у нас была еще и война. Бринкер Хедли мог, конечно, если ему так хотелось, сочинить самое короткое в мире стихотворение о войне:

но всем нам приходилось теперь более деятельно работать на нее. Прежде всего местный урожай яблок оказался под угрозой гниения, потому что все сборщики ушли в армию или работали на военных заводах. В течение нескольких солнечных дней мы собирали плоды, за что нам платили наличными. Это вдохновило Бринкера на «Оду яблоку»:

Новизна занятия и деньги приводили нас в возбуждение. Жизнь Девона все еще была очень близка к мирной; война в худшем случае казалась «скучна», по представлению Бринкера, и от нас не требовалось никаких иных повинностей, кроме дня, проведенного во фруктовом саду.

Вскоре после этого, рано даже для Нью-Гемпшира, выпал снег. Произошло это очень эффектно: однажды поздним утром я поднял голову от стола и в прямоугольнике окна увидел, как крупные хлопья, кружась, опускаются на аккуратно подстриженный кустарник, обрамлявший дорожки, на три вяза, все еще сохранявшие большую часть листвы, на еще зеленые лужайки. С каждой минутой они увеличивали толщину снежного покрова, словно безмолвное войско спокойно, без шума и суеты, завоевывало окружающее пространство. Я наблюдал, как снежные хлопья летели мимо моего окна, их игривый полет как будто говорил: не воспринимай нас всерьез, этот ранний снегопад – лишь безобидный фокус.

И оказалось, что так оно и есть. В ту ночь школа укрылась тонким белым покрывалом, но следующее утро было ярким, почти ласковым, и все до последней снежинки растаяло. В выходные, тем не менее, снег пошел снова, еще два дня спустя он усилился, и к концу недели землю уже на всю зиму укутал снежный покров.