Алан Силлитоу - В субботу вечером, в воскресенье утром

— На наглейте, молодой человек. — Все еще не трогаясь с места, миссис Булл воинственно потрясла кулаком. — Сегодня меня ранили из духового ружья, и я собираюсь узнать, кто это сделал.

Фред посмотрел на нее с видом оскорбленной невинности, опасаясь возможного появления старика, которому явно не понравится встреча с такими гостями у себя дома. Он ведь всего лишь подстричься вышел.

— Вы не единственная, в кого стреляли, — заявил Фред так, будто это самое худшее, что может случиться, и что подобного рода выходкам следует положить предел самым безжалостным образом. — Я слышал, в миссис Моррис тоже попали, всего час назад, на углу улицы. Она сама сказала об этом маме, когда та вышла купить что-нибудь отцу к чаю. Поэтому я так и разозлился на вашего мужа: с чего это он вдруг решил, что это моих рук дело? Я в жизни не видел никакого духового ружья в нашем доме. Папа ни за что бы не позволил.

По глазам миссис Булл было видно, что она заколебалась. Фред почти убедил ее.

— Ну что ж, коли так… — начала она.

— Говорил же я тебе, они здесь ни при чем, — перебил жену мистер Булл.

Она повернулась к нему:

— А ты заткни свою пасть. Да, я еще ничего не нашла, но не успокоюсь, пока не найду.

Они уже повернулись, чтобы уйти, когда на лестнице послышался топот каблуков и стены кухни задрожали от оглушительного скрежещущего гогота. Все забегали глазами по помещению с застывшим выражением, ожидая чего-то совершенно невероятного.

Дверь со стуком отворилась, и в проеме возник Артур. Он стоял на нижней ступеньке, широко расставив ноги, и из заряженного духового ружья целился в Буллов.

Фред не сводил глаз с брата. Лицо миссис Булл пошло красными пятнами. Мистер Булл дрожал в страхе, что жена велит ему разобраться с этим типом.

— Ну вот! — завизжала она. — Все-таки оно есть у него, у этой бесстыжей сволочи. Это он в меня выстрелил.

Артур с усилием заставил себя перестать смеяться, и лицо его окаменело.

— Вон отсюда, — заорал он, — или еще получишь! На этот раз кишки выпущу.

Миссис Булл возмущенно закудахтала, что сообщит обо всем в полицию и Артура посадят, потому что держать дома духовое ружье противозаконно. Затем повернулась к мужу:

— А ты что застыл? Действуй! Это его рук дело, его!

— Действуй, действуй, старик, вали отсюда! — давясь от смеха, крикнул Артур.

Булл, однако же, не двинулся с места, словно ноги его были гвоздями приколочены к полу. Вторую рану миссис Булл получать не хотелось, и она сказала мужу, что сейчас действительно лучше уйти, но вскоре они вернутся — в сопровождении полисмена.

— А как ты ему докажешь, что это я стрелял? — бросил Артур. — Ружье не найдут, в этом можешь быть уверена.

Буллы развернулись и, сопровождаемые Артуром, вышли во двор через посудомоечную. Фред увидел отца со свежевыбритым черепом и выражением такой ярости на лице, будто его лишили на фабрике годовой премии. Он перехватил Буллов, прежде чем они успели выйти со двора.

— Привет, чего явились?

Артур сказал, что они ворвались в дом и начали шуметь насчет духового ружья.

— Ах вот как? — Старик повернулся к мистеру Буллу. Они были одного роста, но Ситон казался шире в плечах, крупнее и решительнее. — Я разве не говорил, — он стиснул кулаки, — чтобы ты больше никогда не приходил сюда?

Рядом начали открываться двери: соседи наблюдали за происходящим.

— Все вы, Ситоны, шайка негодяев и ворюг, — заверещала миссис Булл.

Начался скандал, даже более шумный, нежели довоенные битвы на пустой желудок. Разгорелись старые междоусобицы, тайное стало явным, миссис Робин сделалось плохо, и она послала мужа за виски, что стало для него хорошим предлогом неучастия в сражении, а ведь это он отдал своих сыновей в скауты и всегда голосовал за либералов, нарушая тем самым прочное единство анархо-синдикалистов, проживающих на этой улице.

Миссис Булл пригрозила сделать из Фреда котлету, когда он заявил ей, что все эта заваруха началась из-за нее: нечего распространять злостную клевету, будто Артур гуляет с замужними женщинами. Далее последовало заявление, что, как бы там ни говорили о ней люди, никакая она не сплетница и это является твердо установленным фактом.

Сумерки сгустились, лица стали неузнаваемы. Все орали друг на друга, грозя расправой. Глоток виски несколько оживил миссис Робин, но неумолчная брань, раздающаяся со всех сторон, вновь лишила ее сил. Кто-то из сражающихся благородно обозвал ее мешком с костями, и она пришла в себя как раз вовремя, чтобы увидеть, как Артур тащит мистера Булла через двор.

— Ты ублюдок! — кричал он, стискивая кулаки. — Сплетник и ублюдок.

— Никакой я не ублюдок, — огрызнулся Булл.

— А я говорю, ублюдок.

— А я говорю, нет.

Раздался оглушительный шум, как в кульминационный момент представления с фейерверком, и миссис Робин в очередной раз грохнулась в обморок.

Толпа рассеялась, двери начали захлопываться. Стало совершенно темно, и старик Ситон добрался наконец до дома выпить чашку чая, приговаривая по дороге: «Поделом им всем. Поделом».

Потом появился полицейский и потребовал показать духовое ружье. По приглашению Артура он обшарил весь дом, но ничего не нашел. Артур избавился даже от черного, в оспинах, искалеченного пуделя, стоявшего на полке в спальне, а теперь похороненного вместе с духовым ружьем в куче угля под лестницей. Ситоны отрицали все, и в конце концов полицейский решил, что произошла обыкновенная свара, какие бывают между соседями, и велел лишь прекратить устраивать скандалы во дворе. Даже свидетельство в виде синяка на щеке миссис Булл было истолковано как след от удара мужнина кулака. Появление представителя закона удовлетворило самолюбие миссис Булл, и ее сплетен Артур больше не слышал.

Своего наблюдательного пункта в конце двора она, тем не менее, не оставила, лишь переместилась чуть ближе к улице, где посредине линии огня, начинающейся от окна Ситонов, стояли два туалета. И держалась этого места, даже когда Артур отправился на пятнадцатидневные военные сборы.

Июль, август и летнее небо над городом — над домами западной окраины города. Дворы… Выжженные солнцем дворы, иссеченные гудроновыми дорожками, запахи антисептика, смешанные с вонью давно не чищенных мусорных баков, высохшая и потрескавшаяся, особенно на входных дверях, краска, проржавевшие дверные кольца и почтовые ящики, вянущие цветы на подоконниках, летнее голубое небо и поднимающиеся наверх, свивающиеся кольцами черные клубы фабричного дыма.

Артур исходил потом за своим станком, работая с той же скоростью, как и зимой, чтобы заработок остался прежним. Жизнь летела вперед, словно стрела, пущенная наугад, сопровождаемая смутными воспоминаниями об оставшихся позади пособиях по безработице и школьных буднях, да еще более смутными ощущениями смерти на фронте. Жизнь нынешняя — с ее регулярными свиданиями с Брендой по определенным чудесным вечерам, когда на улицах тепло и шумно, а сквозь облака пробивается, оставляя на крышах домов пятна света, полная луна. Они занимались любовью в гостиной или спальне, ощущая, как покачивается на океанских волнах засыпающего городского предместья их утлый челнок неприкасаемой надежды и блаженства. Однажды Артур, готовясь заснуть в собственной постели, сбросил на пол одеяло и в тот же самый момент услышал, как во дворе хлопнула крышка мусорного бака — кошка задела ее в поисках ночного пропитания, — и вспомнил, как Фред отвел за руку его, шестилетнего, в общественную столовую пообедать. Наконечником стрелы была одна лишь смерть, и газетные заголовки, словно гвоздями, заколачивали в его глазницы с широко открытыми глазами слова про войну. Лучше всего было вспоминать часы, когда они занимались любовью с Брендой, и больше всего ему хотелось никогда не вставать с ее постели или хотя бы нежиться в ней до утра, прижимаясь к ее теплому телу. Но крайним сроком была полночь, иначе не избежать встречи с Джеком, когда он, замерзший и злой, вернется с ночной смены. Хорошо, должно быть, думалось ему, жить все время с женщиной, спать с ней в одной постели, из которой тебя, поймав на месте преступления, никто не сможет вытащить.