Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

В нём, невысоком и худощавом, была неожиданностью физическая сила. Как-то мы зашли в спортзал. Я удивился лёгкости, с которой он стал вскидывать двухпудовую гирю. Тогда в душевой я и увидел в первый раз его страшные шрамы – рубцы, более похожие на жгуты, на том месте, где надлежало быть соску и левой груди, прикрывающей сердце.

У Косова можно было научиться многому. Он преподавал мне уроки щепетильного правдолюбия. И в большом, и в пустяках. Пустяк: будничная сцена в трамвае; какой-то безбилетник доказывает контролёру, что билет не успел купить, - только что, де, вошёл. Сцена затягивается, в воздухе неловкость, свидетели стыдливо отворачиваются к окнам… Юра, негромко прикашливая («кхе-кхе», - это у него от простреленного лёгкого), подходит к спорящим. Характерный жест ладонью, словно показывая, – смотрите же: чисто всё, ясно. Словно ладонь сама и говорит: «э-э, не славно, не славно»… И уже словами: «Нехорошо, товарищ, нехорошо. Сели давно, вместе с нами (жест в мою сторону ) и билета не брали…». Что ему этот безбилетник! Но Юра огорчён…

Память подсказывает и не-пустяк.

Эхо Шестидневной войны оглушило нас. Мы боялись радоваться, чтобы по блеску глаз сослуживцы не догадались о нашем торжествующем достоинстве. Газеты пестрели заголовками об израильской агрессии и проклятиями в адрес агрессоров. Рот наш был замкнут, уши запаяны воском, как у Одиссея, плывущего между Сциллой и Харибдой, в нашем случае - между стукачами и слухачами. И вдруг – звонок из Казани - Косов. «Юра, случилось что?…» (он давненько не звонил) «Случилось… - (я чуть ли не физически ощутил на расстоянии его усмешку…). – Поздравляю тебя! Здорово врезали арабам, а? А говорят, евреи не воевали… Вот они и показали всем, как надо воевать! Какие молодцы!» – голос Юры, обычно сдержанный, звенел… В трубке что-то защёлкало, затикало, Юрин голос прервался, потом опять возник и опять эта его интонация - усмешечка: «Что? Слушают? Ну, пусть, пусть слушают»… и Косов продолжал говорить, не догадываясь о моих противоречивых чувствах.

Тогда я подумал о нём: странный человек. Теперь я знаю: он был свободныйчеловек.

Когда мы покидали родину, среди десятков провожавших не оказалось только одного моего давнего друга (помню, нас троих неразлучных, вечно голодных на выросте старшеклассников, всё моя мама подкармливала в военное время). Этот друг не простил мне отъезда – «предательства». А Юра Косов, инвалид первой группы, на вокзал в Казани, на проходящий наш скорый поезд, примчался ночью. Больной, пришёл на те несколько минут, которые состав, опаздывая, сократив стоянку, стоял у заснеженной платформы (ехали через Москву)…

Он сразу стал писать в подозрительный тогда всё ещё для многих Израиль. И сразу пообещал приехать в гости. И об этом – в каждом письме.

Кто, кроме нас, извлечет из небытия эти никому, кроме нас, не нужные письма…

«Я очень настроен съездить к вам, хотя и не очень бодр… Напиши, как ехать, сколько потребуется рублей и долларов?» 7.2.94

«Пока ещё надежды на поездку в ноябре не потерял…» 27.IX.95

Мы ждали его приезда. Договорились о сроках.

И вдруг письмо от Зины.

. . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..

«Дорогие мои… Не стало у нас любимого нашего Юрочки…

Извините меня, что не сразу вам написала (уж очень тяжелы воспоминания обо всём)… До сих пор не верю…

Утешает лишь то, что он ушёл из жизни без особых мучений, почти внезапно и, исполнив своё желание умереть вперёд меня. Приспособиться к этой жизни одному ему было бы очень трудно.

Но продлить жизнь он бы мог. Ускорила эта злосчастная книга «Кто есть кто», которую во что бы то ни стало, хотел выпустить к новому году. Сил уже не хватало, а уговорить я не смогла, да и редактор упрашивал.

К вам он очень хотел ехать, собирался, всё узнавал, но…

Его последнее письмо я решила отправить вам…

Целую вас со слезами на глазах, Зина». 20.XII.95

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Его последнее письмо, полученное месяцы спустя послеего смерти.

«Здравствуй, дружище Давид!

Здравствуй, милая Сашуля!

… Я, высунув язык, как самая паршивая собака, доделываю книгу-справочник «Кто есть кто в республике»… Она, разумеется, проста, но и сил-то нет. Ещё месяца два, если не три, потребуется. Не знаю, как выдержать.

Теперь о поездке к вам… Гостей у вас столько, что зачем вам Косов – и так полно, (это шутка с маленькой подковыркой и большим сожалением – гость не столько помогает, сколько мешает нормальным пенсионерам жить)…

И всё-таки Косова вы хотите видеть.

Собираюсь к вам, если доживу, в апреле, как вы и пишете… Приеду, постучусь в дверь и скажу: вот я, принимайте…

Слышал, надо оформлять страховку. Постараюсь получить её здесь, в России. А если умру, - похоронят, к тому же я фронтовик, а это израильтянам, говорят, не так уж безразлично: ведь я воевал с фашистами.

27.XI.95»

Отправить письмо он уже не успел…

Успеть…

Жил плотно, быстро, размашисто…

Словно хотел отпущенную ему дистанцию сжать и растянуть одновременно.

И письма – быстрые, почерк стремительный, стиль прост, когда между мыслью и фразой расстояние кратчайшее.

«…А теперь прощаюсь… Свои данные для гостевого вызова вышлю позднее…»

…Свет далекой звезды… Красивые слова: звезда умерла, а луч её продолжает идти к нам. Метафоры жизни. Их придумываем мы, как придумывают утешительные призы для проигравших спортсменов.

Неотправленные письма… Невостребованные рукописи…

Я «востребовал» письма друга… Как он когда-то востребовал какое-то моё стихотворение.

Может, когда-нибудь востребуют и мои дети-внуки что-нибудь из рассказанного.

КЛЮЧИ

Ты опять без ключей?

Жена встречает меня на пороге колючими зрачками. Я бормочу что-то, прячу глаза. Я не люблю носить с собой ключи. Ни от своей квартиры, ни от квартиры детей, - дочери или сына. Они удивляются, когда я звоню в подъезде по домовому телефону, или, если подъезд открыт, тревожу звонок самой квартиры. Спешат к дверям торопливо, – оторвали от дела! Напряжённый голос: «кто там?» Открывают, встречают на пороге неизменно вопросом: Дочь ласково: «Ты без ключей?» Жена – прокурором: «Ты почему не носишь свои ключи?» Я отмалчиваюсь, а если не удаётся отмолчаться, обещаю носить. Жена с утра до вечера у дочки – дежурит по младшему внуку: туда-сюда, туда-сюда, кухня, ванная, балкон, завтрак, игрушки, уборка, обед, душ, сон и прочая, и прочая, и прочая… «Ты опять без ключей?» У меня их несколько связок, - от своей квартиры, от квартиры дочери, от дома сына, который живёт вообще в другом городе. Я обещаю в другой раз не забыть их, но снова «забываю». Почему же я, такой точный во всём прочем, тут являю непробиваемую безответственность? Я задаю, наконец, этот вопрос самому себе и пытаюсь найти ответ. Наверное, мне нравится, нажав на звонок, погрузиться в миг ожидания и услышать в ответ спокойно-знакомое (доброжелательное! - ведь ещё не знают, кто за дверями) – «иду-иду!» или «кто там?», а то и совсем хорошее – шлёпанье по полу босых ног маленького внука и его радостный вопль ирокеза: - Де-да-а-а-а!!! Эти сладкие мгновения ожидания за дверьми! Я про это не рассказываю, не признаюсь… - И всё-таки, почему ты не носишь с собой ключи?…