Дженнифер Уорф - Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом

Отношения у них были сложные. Джулия никогда не любила отца и чувствовала, что он тоже её недолюбливает. На самом деле они страдали от того, что были слишком похожи, – например, оба не любили разговаривать, что весьма портило им жизнь. Оба подозревали, что собеседник смотрит на них с неприязнью, тогда как в действительности оба отчаянно пытались придумать, что бы сказать. В результате они подолгу молчали, и хотя каждый хотел растопить этот лёд, оба не понимали, как этого добиться.

Оба были умными людьми, но по-разному, из-за чего пропасть между ними неуклонно ширилась. Отец обладал практичным, интуитивным умом, тогда как дочери были близки академические науки. Когда она сидела за уроками, он порой брал в руки книгу и спрашивал:

– Что это?

– Алгебра.

– А это что?

– Вид математики.

– Арифметики, что ли?

– Можно и так сказать.

– Чушь какая-то.

– На самом деле, это очень красиво.

– Красиво? Что это значит?

И так далее. Билл Мастертон практически всё время проводил в пабе, а Джулия – в школе, в библиотеке или за уроками. Оба, отец и дочь, замкнулись в своих одиноких, несчастливых мирах.

Но дети бывают не по годам восприимчивы. Хотя Джулия мало разговаривала – или, возможно, именно поэтому, – она замечала, впитывала и анализировала всё вокруг. Ей начало казаться, что отец вовсе не так безразличен, как может показаться со стороны. Они с матерью каждую неделю писали друг другу. Миссис Мастертон никогда не выходила на связь первой, но всякий раз, когда из Скегнесса приходило письмо, отец с нетерпением ждал вестей.

– Как дети, всё ли у них в порядке?

Услышав, что всё хорошо, он удовлетворённо фыркал. Как-то раз он застенчиво вручил Джулии несколько нарядных ленточек для волос и детскую кофточку.

– У Джиллиан день рождения, отправишь ей? Надеюсь, размер подойдёт. Вроде я не ошибся с размером. – Он никак не мог успокоиться. – Женщина в магазине сказала, это то что надо. Красиво, как думаешь? Ей понравится?

Билл Мастертон так переживал, что снова и снова повторял одно и то же. Когда со следующей почтой ему пришёл рисунок и письмо, написанное детским почерком, он казался невероятно счастливым. Джулия была удивлена и по-новому взглянула на отца, но так и не смогла заговорить с ним открыто. Они никогда не проявляли нежности друг к другу, а теперь, когда он полностью погрузился в себя и работу, а она стояла на пороге взрослой жизни, готовясь постичь мир за пределами паба, – это было и вовсе невозможно.

Прошло полгода, и мальчику, казалось, стало гораздо лучше после лета на побережье. Семья вернулась домой, а мистер Мастертон вновь воссоединился со своей доченькой.

Джулия наблюдала за ними и удивлялась тому, как много отец позволял Джиллиан. За завтраком она сидела у него на коленях и макала хлеб с маслом в яйца всмятку – никому из детей такое и в голову не пришло бы. Отец расчёсывал ей волосы и перевязывал лентами. Он больше обращал внимания на младшего сына и в целом держался добрее.

– Ты хорошо придумала, – сказал он как-то жене ворчливо-уважительным тоном. – Они так и пышут здоровьем.

Но туберкулёз – жестокое заболевание. Человек может заразиться и никогда не узнать об этом, поскольку процесс порой протекает бессимптомно. В других случаях, однако, болезнь способна развиться и убить пациента за несколько месяцев или даже недель – раньше это называли скоротечной чахоткой. Как-то раз мальчик вернулся из школы с температурой. Мать уложила его в постель и вызвала врача. Родители тут же перевезли сына в санаторий, где его лечили всеми доступными на тот момент методами, но три месяца спустя доктора сказали, что больше ничего не могут сделать и лучше позволить ребёнку вернуться домой и спокойно умереть.

Горе вновь вцепилось в семью своими холодными серыми пальцами. Гроб с телом, как и в прошлые разы, выставили для прощания, и родные и близкие пришли отдать последнюю дань.

– Дочери тебя утешат, – говорили они миссис Мастертон. – Мальчики всегда заболевают первыми. Такая у них конституция.

Миссис Мастертон и не просила супруга закрыть паб – она знала, что это бесполезно.

– Я приду на похороны, – сказал он. – А пока что надо работать.

Днём в пабе было тихо, но по вечерам начинался кутёж.

– Ненавижу это место, – призналась как-то миссис Мастертон, которая выглядела скорее на шестьдесят лет, чем на свои сорок.

– И я, – ответила Джулия. – Всем сердцем.

Девочка с отличием сдала экзамены и получила право учиться с университете. Она мечтала об одном – поскорее покинуть дом. Но в 1930-е девушкам жилось непросто. Британия была сжата тисками Великой депрессии, работы не хватало, а платили очень мало. Джулии хотелось продолжать учебу, но без денег это было невозможно. Паб процветал, и отец не отличался жадностью, но она не осмеливалась попросить его оплатить ей учёбу. Она поговорила с матерью, и та велела ей обратиться к папе, но между ними была такая пропасть, что Джулия так и не смогла себя заставить. В конце концов она решила стать телеграфисткой на почте, переехала в район Лейтонстоун (куда более приличный, но менее шумный, чем Поплар) и поселилась в женском общежитии.

Джулии было одиноко. Она неизменно чувствовала себя чужой среди окружающих девушек, ей мешали какие-то внутренние барьеры. Она привыкла к роли наблюдателя и зачастую сидела рядом с хохочущей компанией, не зная, как ей разделить их легкомысленное веселье. Такое поведение настораживало товарок. Пару раз её спрашивали: «Ты чего это на нас уставилась?» – а она не знала, что ответить. Её провозгласили воображалой. Джулия старалась держаться дружелюбно с некоторыми девушками, но настоящей близости между ними не получилось. Как-то раз она пошла прогуляться в девичьей компании, но по возвращении поклялась никогда больше этого не делать. Если она не работала, то большую часть времени проводила в библиотеке, где читала всё, что попадалось под руку – исторические труды, романы, работы по теологии, записки путешественников, стихи и фантастику. Мир книг помогал ей расширить горизонты и уравновешивал унылую рутину коммутатора. Уйти с работы она не решалась, поскольку в годы Великой депрессии любая занятость была большой удачей.

Сама по себе работа ей тоже не особенно нравилась. Джулия трудилась усердно, но в глубине души понимала, что она достойна большего. Начальница была стервой и, казалось, особенно невзлюбила её – возможно, из-за того, что Джулия отличалась от остальных. Девушке жилось непросто, но, по крайней мере, она была далеко от душной семейной атмосферы, шумных попоек и призрака смерти, который, казалось, поселился в их доме. Она была согласна на что угодно – лишь бы не возвращаться.