Июнь Ли - Добрее одиночества

Куда чаще люди строили планы на ее счет, чего-то ожидали от нее на том или другом этапе, и ее достижением – не единственным ли? – было то, что она расстроила все их благие сценарии. Но почему бы и нет? Она никогда не просилась ни в чью душу, ни в чью внутреннюю жизнь, но люди от излишней уверенности или, наоборот, от неуверенности, казалось, не знали покоя, пока им не удастся изменить это положение.

Первый брак Жуюй закончился, когда человек, за которым она была замужем два года, психанул и принялся ее бить. Она почти не защищалась, только закрывала от кулаков лицо, а потом бесстрастно смотрела, как он, сорвавшись вконец, плакал, называя ее чудовищем, говоря, что из-за нее он уподобился своему отцу, то и дело поднимавшему руку на мать. Но что она ему сделала? Она всего лишь оставалась собой – той, кого он до женитьбы видел только два раза, думала она потом, рассматривая свои синяки в зеркало, чтобы лучше осознать боль, которую должна была бы чувствовать. Когда она, сговорившись через знакомых, встретилась с человеком на девять лет ее старше, это было не ради заманчивых перспектив, не ради счастливой семейной жизни в Америке, а чтобы порвать с тетями-бабушками и всей своей китайской жизнью. Когда он, приехав из Америки в короткий двухнедельный отпуск с тем, чтобы найти спутницу жизни, решил взять в жены незнакомку, девушку, которой не было и двадцати, не стоило ли ему быть готовым ко всему, что могло за этим последовать? Разумеется, он продумал практическую сторону: в свой банковский счет доступа ей не открыл, выдавая двадцать долларов в неделю помимо денег на продукты; предоставил ей выбор, по какой специальности – бухгалтерскому делу или биостатистике – получать диплом, оба варианта давали возможность легко найти работу и вносить существенный вклад в семейный бюджет; в начале каждого семестра сам регистрировал ее на все курсы, чтобы знать наперед ее местонахождение в любое время дня, и никогда не записывал ее на вечерние занятия, потому что вечерами она должна была работать в китайской закусочной, куда брали иммигранток со студенческими визами, не имевших законного права работать и потому согласных на плату меньше минимальной. Если рассматривать этот брак как сделку, то Жуюй приняла ее условия: в обмен на крышу над головой, питание, оплату учебы – делать то, что положено жене. Обменять свое будущее на авиабилет в один конец; она никогда не обещала ему любви и не ждала любви от него, но именно во имя любви он вознегодовал, называя ее самым холодным существом, какие он встречал. Даже глыбу льда за два года стараний можно растопить, сказал он, кроя ее по-всякому, – она и не думала, что он способен на такую брань. Не повторяет ли, подумалось ей, слова, которыми его отец поносил мать?

Когда он наконец утихомирился, Жуюй сказала, что полицию, так и быть, не вызовет: диссертация у него была почти готова, бывший коллега его научного руководителя уже предложил ему должность, он мечтал получить в Америке грин-карту и потому не мог позволить себе иметь проблемы с законом. Взамен, сказала она, ей нужен развод и деньги на жизнь и учебу в течение двух лет. Таких денег у него нет, возразил он, и Жуюй на это ответила, что живет экономно и обходится малым; если он не согласен, добавила она, придется решать вопрос другими способами.

Интриганка, назвал он ее после развода в электронном письме, где перечислил все, что она сделала, чтобы заманить его. Искренность его гнева заставила Жуюй задуматься о разнице между тем, кто ты есть, и тем, кем ты кажешься окружающим. Она не находила в себе особой расчетливости – не потому, что была выше этого, а потому, что не видела в жизни такого, ради чего стоило бы плести интриги. Она просила о немногом и удовлетворилась бы даже меньшим, но хотеть меньше, не хотеть ничего – это, в конце концов, тоже была бы скаредность своего рода, скаредность, с какой ее муж не мог сжиться.

О новом браке Жуюй после этого не думала. Продолжала учиться бухгалтерскому делу, не видя нужды менять специальность. Когда окончила, стало ясно, что надо либо проявить целеустремленность и получить место в крупной фирме, дающей рабочую визу, либо найти другой законный способ остаться в стране, зарабатывая тем, что требует меньшего.

Порой Жуюй казалось, что ее второй брак мог продлиться дольше, даже всю жизнь, сложись обстоятельства более благоприятно. Если кто-либо имел право жаловаться на ее расчетливость, то только Пол, с которым Жуюй познакомилась незадолго до окончания и решила встречаться всецело ради того, чтобы остаться в Америке. Они поженились, когда год легального пребывания в стране после получения диплома подходил у нее к концу.

Пол вырос в Северной Дакоте и после двух лет в местном колледже импульсивно перевелся в один из калифорнийских университетов: он хотел повидать более широкий мир, чем его родной городок с двумя тысячами жителей. Получив диплом, когда пузырь доткомов в Кремниевой долине раздулся до максимума, он нашел там работу, но, не наделенный ни блестящими способностями, ни повышенными амбициями, другую работу, когда пузырь лопнул, найти не смог. К тому времени Жуюй как жена американца получила грин-карту и начала работать бухгалтером с неполной занятостью на нескольких местных предприятиях. В отличие от ее первого мужа, Пол никогда не рассчитывал на ее работу как на существенный источник дохода; его мечтой было разбогатеть, когда его компания выйдет на рынок акций, а потом завести трех или четырех детей, с которыми Жуюй будет чем заняться дома. Но после крушения этой мечты новую мечту он сотворить не смог. И были его родители – они всегда были на месте, не оставляя надежды, что один из детей – все четверо разъехались по большим городам – вернется домой и придет в семейный бизнес, который заключался в продаже байдарочного оборудования и организации походов для любителей водных приключений.

Это было тяжелое для него решение, сказал ей Пол; он надеется, она поймет, что в дальней перспективе это для них самое лучшее.

Любое возвращение на родину Жуюй воспринимала как печальную комедию. В первый ее год в Америке первый муж повел ее на университетский парад выпускников, и одна передвижная платформа, на которой ехала группа немолодых мужчин, одетых в костюмы одного цвета, машущих и улыбающихся под факультетским знаменем, заставила ее почувствовать неловкость и за мужчин на платформе, и за тех, кто приветствовал их, глядя со стороны. Люди вообще плохие актеры, но худшие из них те, что переигрывают: статисты, мнящие себя героями. Но, может быть, человек не может иначе – изобретает важность, потому что слишком тяжело переносить собственную малость. Потом, на занятиях, Жуюй иногда смотрела на однокурсников и задавалась вопросом, кто из этих парней, не снимающих бейсболок и не перестающих жевать резинку, когда профессор читает лекцию с кафедры, уподобится годы спустя этим мужчинам на платформе.