Валерий Казаков - Асфальт и тени [Рассказы, повесть]

— Мне кажется, хуже, — и мобильник гаденько запищал сигналами отбоя.

Взяв пульт, Катя нажала на кнопку. На экране бесновался министр внутренних дел.

— …Таким образом, «Белый легион» замышлялся как инструмент достижения личной власти, и я не исключаю возможности государственного переворота. Вообще в последнее время Плавский отошел от принципа коллегиальности в принятии ключевых решений, но, как известно, диктат ни к чему хорошему не приведет. У народа и у страны имеется подобный печальный опыт. Однако с полной уверенностью могу заявить, что у президента есть надежные, здравые силы, которые в состоянии противостоять любым попыткам вернуть нас к тоталитаризму.

— Послушай, что за ахинею он несет? — накинув на них обоих одеяло, спросила жена. — Какие легионы? Вы что, в самом деле готовили государственный переворот? Ну, слава Богу, нашлись в стране настоящие мужики! — и, обняв Малюту, она зашептала ему в ухо: — Не бойся, даже если тебя сошлют в Сибирь, я поеду с тобой.

— Перестань дурачиться! Какая еще Сибирь! Но они-то… Вот загнули! А я, придурок, принял все за старческий маразм выжившего из ума чекиста! Вызывай такси, я еду на Старую площадь.

Умные женщины оттого и умные, что точно знают, когда не надо перечить мужчинам. Покорно засопев и неохотно натянув на себя халатик, жена поплелась к телефону.

Над Москвой плавал хрустальный осенний вечер. Поток машин схлынул, и Тверская, захлебываясь разноцветными огнями витрин и рекламы, беззастенчиво, не стесняясь нищей страны, выставляла напоказ свою развратную роскошь.

Малюта не знал, как себя вести, куда звонить, как найти и предупредить Плавского. Он, как солдат, повинуясь годами выработанной привычке, в случае тревоги спешил в свою часть. Там, за зеленым забором все вставало на свои места, каждый знал, куда бежать, кому подчиняться, кем командовать. Но Совет национальной стабильности не был войсковой частью, там не было командиров и бойцов, там сидели поднаторевшие в интригах волки, готовые разодрать любого, чтобы освободить для себя путь наверх. Смутное, ноющее чувство тревоги сосало под ложечкой.

Скураш, прежде чем подняться в кабинет, заглянул в приемную Плавского.

— Все собрались у Петра Харлампиевича, — отрываясь от телевизора, бодрым голосом сообщил дежуривший отставник. — Ивана Павловича еще нет, он на встрече с президентом Белоруссии.

Евлампова Скураш втайне побаивался и без особой нужды в его кабинет не заглядывал. После любого разговора с боевым заместителем Плавского всегда оставалось опасение, что слова, да и сама тема разговора будут истолкованы им неправильно и обращены не в твою пользу.

Но сегодня он не раздумывая вошел в нелюбимый кабинет. За столом, кроме Петра Харлампиевича, сидели Обрушко, Брахманинов и помощник Секретаря Илья Могуст, высокий молодой человек с незапоминающимся лицом опера.

— Смотрите, в наших рядах прибыло! — всплеснул руками хозяин кабинета. — Не побоялся, пришел, молодец! Садитесь, вместе кумекать будем.

— А я вам что говорил, — протягивая Скурашу руку, произнес Лаврентий Михайлович, — нормальный, наш парень…

— И что нормальный парень обо всем этом думает?

— Думаю, что весь этот бред кем-то халтурно срежиссирован и будет иметь не лучшее для нас продолжение…

— Это ваши догадки или вам что-то известно? — насупился разведчик, привыкший узнавать новости первым.

— Известно мне не больше вашего.

Скураш подошел к стоящей перед столом для совещаний белой пластиковой доске и лежащим здесь же специальным фломастером торопливо начал писать: «Подписан Указ об отстранении Ивана Павловича от всех должностей. Возможен арест. Завтра или в ближайшие дни эту новость озвучит Царь!»

Убедившись, что все сумели разобрать его каракули, Малюта, опасливо покосившись на зашторенное окно, торопливо стер губкой пляшущие строчки.

В кабинете повисло зыбкое молчание, от которого начинают противно ныть зубы, а к глотке подкатывает предательский комок. Именно это состояние так ненавидят и так боятся сильные и решительные мужики, готовые провалиться сквозь землю, пойти на верную гибель, только бы не сидеть в воняющей предательством луже.

Телефонный звонок шарахнул неожиданной очередью, выводя всех из оцепенения, воскрешая надежду, поворачивая к извечному русскому «авось». Евлампов схватил трубку, как утопающий спасительную веревку и, стараясь справиться с волнением, прохрипел:

— Слушаю вас, — и, зажав ладонью микрофон, обрадовано сообщил: — Шеф…

— Включи громкую связь, — перебил его Обрушко, — и скажи ему, что мы здесь.

— Иван Павлович, я не один, у меня в кабинете собрались все наши. Разрешите перевести телефон в режим конференции?

В комнату ворвался раскатистый бас Плавского.

— Что приуныли, голубчики? И с лицами, задумчивыми, как двухпудовые гири, безрадостно вздыхаете над объективной несправедливостью, властвующей в милом сердцу Отечестве? Успокойтесь, это еще не конец, это только начало. Всем по домам, нечего сопли на кулак наматывать. Завтра в семь тридцать все у меня. Все! Никаких возражений! — и телефон пискляво, по-щенячьи затявкал короткими гудками.

— Действительно, что мы киснем? — прорезался молчавший до сих пор пресс-секретарь. — Мы все, включая шефа, знали, что это должно произойти. Месяцем раньше, месяцем позже, какое это имеет значение? Да и черт ее бери, эту Старую площадь, что же мы, еще вполне справные хлопцы, не найдем себе молодки? Петр Харлампиевич, закуска есть? Я сейчас за водочкой сбегаю, у меня уже неделю в холодильнике настаивается…

— Саш, есть и водка и колбаска, — перебил его хозяин, — не надо никуда бежать. Сейчас все здесь соорудим, а то Малюта Максимович нагнал на нас тоски.

Выпивали и закусывали торопливо, старались шутить, но весело не было и, не достигнув волшебной черты, за которой начинается всеобщее единение и согласие, разъехались по домам.

— Не надо говорить глупостей. Лучше смотрите, чтобы он чего напоследок не отчебучил. — Премьер ходил из угла в угол по небольшой комнате для совещаний, в которой собрался близкий ему круг людей. — Не наше собачье дело обсуждать волю президента. Наше дело маленькое: будет подписан указ — мы должны обеспечить его выполнение. — Он на минуту замер, как бы прислушиваясь к чему-то, и вдруг с силой хлопнул по полированной поверхности стола. — И обеспечим! На то мы сюда и посажены! Как прошла ночь? — Он обернулся к министру внутренних дел.

— Плавский никому не звонил. Полагаю, он пока ничего и не знает. Ему звонили. Все контакты зафиксированы. Пленки сейчас в распечатке. Заслуживают внимания три звонка, два — от командующих военными округами, а один — из Чечни, от Масхадова…