Владислав Леонов - Мальчишка в сбитом самолете

Одну из ощипанных уток я обязательно относил Розе. Мама притворно хмурилась: а вот сама пусть попробует пощипать пальчиками! Но и щипала, и свежевала, и мне давала уже готовую тушку: сварить-то Роза и сама сможет! Роза и варила, и жарила, но самое главное — она внимательно и участливо выслушивала мои новости, от которых отмахивались другие. А новости были невеселые: мой тополь завял, все листья облетели, растет теперь в котелке какая-то трава. Выдернуть бы, да жалко. «А ты не выдирай», — сказала Роза.

Жизнь в нашем поселке постепенно налаживалась. Летом, как и говорил отец, появилось все самое необходимое: водопровод в дом провели, баню отремонтировали и даже уличный кирпичный туалет на десять персон воздвигли, с дверцами и известными всем двумя буквами. Правда, побеленные внутри стены взрослые парни изукрасили рисунками на весьма интимные темы, так что мы, мелюзга, рано познакомились с этой стороной жизни. Когда рисунки закрасили черным, все, что мы еще не поняли до конца, те же шпанистые хлопцы нам объяснили. Причем объясняли с кривой ухмылочкой, сплевывая, как будто им сами все это уже наскучило и было противно. Научили нас с Васькой и блатным частушкам, но мы, кое-какой опыт имея за плечами, пели их только за сараями.

Боря Шкарбан в нашей компании появлялся редко: теперь он работал на тракторе, подвозил в прицепе в магазин картошку и капусту, а заодно и нам иногда подкидывал пару кочанчиков за так, за бесплатно. Взамен дырявых ему выдали крепкие солдатские ботинки и нормальные брюки. При тракторе-то да в хороших ботинках он мог, как мы думали, спокойно ходить рядом с красивой Эммой, а то раньше тащился следом, несчастный, исподтишка грозя нам кулаком. Но девушке было не ухаживаний, она работала в местной библиотеке, куда мы с ребятами часто наведывались. Книг в библиотеке было немного, детские, с картинками, мы все пересмотрели, да и мамы их нам перечитали, а одолеть толстые тома силенок пока не хватало. Понравилось мне название — «Мертвые души», схватил с полки, думал: о, интересная штука, про мертвецов и призраков, — но Эмма вздохнула:

— Книга, конечно, замечательная, но ты поймешь и оценишь ее несколько позже.

«И когда же будет это „несколько“» — подгонял я, чудак, время. Подарили мне на какой-то праздник книжку детских стихов про бычка, который идет-качается. Стихи совсем уж малышовские, зато читались легко и запоминались влет, как блатные частушки. Однако я понимал, что на бычке далеко не уедешь, что пора бы уж одолевать что-то серьезное. Попытался втолковать это маме, но она пожимала плечами, говорила, чтобы я не спешил, что нечего сейчас голову забивать — вот пойду в школу, тогда и научусь всему: и читать, и писать, и философствовать. «Успеешь еще потрудиться на своем веку, нельзя бежать по лестнице слишком быстро — задохнешься», — такой была мамина позиция.

Однажды я рассказал о своих мыслях Эмме. Она задумалась и дала мне тонкую книжечку:

— Попробуй-ка это прочитать. Что будет непонятно, объясню. Этот писатель и «Мертвые души» сочинил, и в книжке этой много чего страшненького.

Название мне понравилось: «Вий» — сразу видно, что вещь особая, с волшебством связанная. А фамилия писателя так вообще изумила: Гоголь! Мама сбивала мне из яиц гоголь-моголь, помню, очень вкусно было. Папа про утку-гоголя говорил. Еще мама про Борю как-то сказала: «Ишь, гоголем ходит». Понятно же, что писатель с такой фамилией должен сочинить что-то необыкновенное. Сел я в нашем коридоре на подоконнике и начал читать, бормоча и потея, и даже не заметил, как Боря подошел. Он послушал мое «чтение», мягко отобрал книжку, уселся рядом и негромко стал сам читать, да так, будто со мной сам Гоголь разговаривал. Подошли мальчишки, и наши, и местные, все слушали затаив дыхание. А тут как раз Эмма шла из библиотеки, остановилась у стеночки и так на Борю смотрела, что я даже немного позавидовал.

С тех пор мы с Борей еще сильней подружились. Как-то, увидев меня с очередной книжкой в коридоре, он подсел и начал вдруг рассказывать о своей жизни, о маме Вале, которую так любит, что и передать невозможно, что до смерти боится только одного: помрет мать, с кем он останется? Мне до слез стало жалко его, и поспешил я его утешить:

— Борь, пошли к нам. У нас утка жареная.

Боря грустно улыбнулся:

— Спасибо, но у нас еще тоже утка осталась. Давай лучше к нам пойдем, у меня такая книжища есть — зачитаешься. И маме моей будет повеселей лежать. Потопали!

Толстая тетя Валя сидела на железной кровати. Со мной поздоровалась так просто, будто не месяц назад, а вчера меня видела. Пока Боря кипятил чай, она начала рассказывать про дальние страны, про пиратов с деревянной ногой, про Остров сокровищ. Говорила не просто так, а как артистка настоящая — за каждого пирата разным голосом. Я аж рот открыл, да, это тебе не бычок, который все качается и качается.

Тетя Валя устала, отвалилась на подушки:

— Что, Влад, заинтересовала я тебя? Это только начало романа, а дальше все так закручено, заверчено. Отличная книга! Сам прочти или маму попроси. Я раньше целые монологи читала, мне так аплодировали, а теперь… — Она развела руками.

Притащив домой толстую потрепанную книжку, я спросил маму, что такое монолог. Она объяснила: монологи читают со сцены, один человек читает. Я сказал, что ей тоже придется прочитать мне вот эту хорошую книжку. И мама вечерами читала ее мне, переживая вместе со мной и с сожалением перевернув последнюю страницу. А потом она велела отнести больной артистке тете Вале мармелад собственного изготовления. Мама варила сахарную свеклу, выпаривала жидкость, потом густую массу подсушивала и ровненько, аккуратненько, как все делала, разрезала на квадратики. С этим мармеладом можно было и чай пить, и просто так с хлебом есть. Конечно, сначала я носил мармеладинки на пробу Розе, и она похвалила мою маму, сказала, что и ее родная, когда была жива, тоже умела хорошо готовить. «Родная» — это слово я часто слышал от папы. Тете Вале тоже сладости понравились — ела, пальчики облизывала, а Боря, попробовав, сказал спасибо, положил несколько мармеладинок на тарелку, прикрыл газетой и куда-то понес. Мы с тетей Валей переглянулись, все поняв.

— Разные они, — вздохнула она. — Эмма — девочка избалованная, интеллигентная, музыкальная.

— А он хороший, добрый, — защитил я Борю, и тетя Валя заплакала.

Папа как-то вечером сказал: «Завтра все пойдем картошку сажать». С утра перед домом собрались заводские и местные. С мешками, корзинами, вилами, лопатами — кто что нашел. Картошку везли дядя Степан на телеге и Боря на своем тракторе с прицепом. Вскинули лопаты с вилами на плечи и пошли. Роза тоже хотела лопату взять, но Фрося отняла. Жиличка наша бывшая шагала по пыли в своих туфельках всепогодных, а рядом с ней Эмма, которую Боря напрасно уговаривал подвезти. Девушка только рукой ему махала, дескать, сама дойду, не беспокойся.