Владислав Леонов - Мальчишка в сбитом самолете

Он, видно, заметил мой взгляд, в перерыве подозвал меня, расспросил, кто я, откуда, как служится товарищу Леонову. «И фамилию запомнил!» — удивился я.

— Запомнил, — улыбнулся он. — Читал ваши материалы. Одобряю. А в Питере родственников у вас нет? Нет? Вот и хорошо. Желаю вам дальнейших творческих и боевых успехов.

Вечером сидели мы в Домском соборе, слушали орган. Это не музыка — это какой-то гром небесный рокотал под сводами. Слушал я и вспоминал короткий разговор с Батовым. Почему он по старинке Ленинград Питером назвал? Какие там у меня родственники? На другой день редактор мне объяснил: мальчишкой Павел Иванович у каких-то купцов Леоновых работал, вот и запомнил. И успокоил меня:

— Да мало ли Леоновых на свете! Хорошая фамилия. У меня теща тоже Леоненко.

Уезжали мы, набитые впечатлениями под завязку. Ничего нового, кажется, уже не влезет. Ан нет, вон еще что-то впихивается. Идет по перрону Ваня Жуков, под ручку его не ведет, а скорее тащит широкая дамочка в шляпке, каблуки подламываются, спешит. Втолкнула в вагон, усадила, сама села напротив меня, глаза пощурила:

— Тервист, привет. — Помолчала, подумала, сказала с вызовом: — А мы с Ваней по городу гуляли!

— Пока некоторые Бахом давились, — досказал Жуков, нехорошо на меня глядя.

— Дурак, — сказала Элис.

Пересела ко мне. Положила голову на мое узкое плечо, долго прилаживалась, потом засмеялась:

— Господи, какой костистый!

И сама притянула меня к себе, обняла и, как мамочка, поцеловала меня в щечку. Вздохнув, ушла в соседний вагон. Утром, прощаясь на станции, сказала грустно:

— Не бойся, не трону. Не нужна тебе такая старая бабища.

Ванюша Жуков топтался поблизости, рыл землю каблуком:

— Мне нужна, слышишь? Я возьму!

— Ну вас всех, — махнула она рукой, села в свою двухколесную повозку, гикнула, понеслась. Шляпка слетела с головы, взметнулись светлые волосы. Не остановилась, не оглянулась.

Парни смотрели ей вслед.

— Счастливый, — позавидовал мне очкастый очеркист Жора.

Мой тягач припарковался неподалеку, перепугав местных лошадок. Рассоха кричал из кабины:

— Эй, писатели, здорово! Вам привет от Пирогова!

Побежали писатели, влезли в кузов. А дальше — все понятное, все знакомое.

Старшина:

— Почистить обувь и — в столовую!

Пирогов:

— Сержант Леонов, после завтрака — в парк.

— Слушаюсь, в парк. А как Галинка?

А Галинка в магазин с мамой шагает. Ко мне подбегает:

— А мне велосипед купили!

— А тебе Дед Мороз подарок прислал, — протягиваю я рижский сувенир — нарядную куколку.

— Спасибо. А у нас в гостях тетя Эля была. С ежиком. Все в окно смотрела. Потом на остановке долго-долго стояла, ждала кого-то.

И молчит, хитрюга, и на меня смотрит со взрослой прищурочкой.

Пирогов хмурится:

— Чего стоим? Каша-то ждать не будет, товарищ сержант.

— Это ж не баба, — грустно добавила его жена, уводя за собой дочку с куколкой.

«Каша, каша, — размышлял я, шагая в столовку. — Баба, баба — ну их всех! Вот любовь, она и подождать может. Только где она — моя единственная? Когда нечаянно нагрянет? Жду!»