Владислав Леонов - Мальчишка в сбитом самолете

Пока не до песен. Едва успели кашу съесть, чаек сладкий, горячий хлебнуть, как новая команда. Сметая иней со ствола, рявкнуло первое орудие. А на НП, далеко от огневой, комбат Кротов засекает разрыв, вычислитель дает поправки, новая команда летит на огневые. Радист передает ее старшему офицеру батареи — Пирогову. Тот, напрягаясь, кричит:

— Левее ноль-ноль пять…

Огневики не носятся бестолково, как раньше, — сейчас каждый, как учил Суворов, знает свой маневр. Только слышны маслянистые весомые звуки металла: снаряд, гильза, затвор. Команда, выстрел. Рев сотрясает вспаханную землю, вздымается снег. Орудия дергаются всем своим многотонным телом, отпрыгивают назад стволы, пошли к цели огромные тяжеленные снарядины, вылетают под ноги на снег горячие шипящие гильзы. Трудно представить, как так вот, запросто, летит по воздуху остроносая махина, летит и падает точно туда, куда рассчитали люди. Прислушиваюсь к командам. Ага, беглый огонь. Цель пристреляна и теперь ее разносят в пух и прах! Молодец Кротов! Молодцы мы! Ура!

Чтобы враг не засек батарею, меняем позиции. Опять перемещения, опять стрельбы, опять команды: маскировка, скрытность, лом-лопата. Попробуй закопай нашу пушку или замаскируй тягач! Тут никакая дорогая полевая, даже с гречкой и чаем, не поможет.

Наконец-то отбой. Вечереет. Покачивается, как тяжелый корабль на волне, мой усталый чих-пых. Уши забиты грохотом, башка — мыслями. Думаю о доме, о маме, о родне. О Мише и Володе думаю: мне, вон, трудно, а каково им пришлось, особенно пацану Мишке. Представил, как бежит он со своей катушкой, а вокруг свистят пули, рвутся мины. Какой-то чертов кусок металла его и достал. А он и пожить-то толком не успел, за него я проживаю, спасибо ему.

Вечером в казарме слушаем, как захлебывается от восторга радист:

— Ой, братцы, что было! Генералов в блиндаже полно! А Кротову нашему хоть бы что! Делает свое дело. Командующий сияет: «Ваша батарея, капитан, как слаженный оркестр!» А Кротов спокойненько так ему: «Это, мол, мои молодые люди не подкачали».

Скосив глаза, смотрю на Пирогова. Странный он какой-то, смурной. Слушать не стал, ушел в каптерку. Туда же скоро и комбат поспешил, на доклад дежурного отмахнулся. Ребята переглянулись: что-то, братцы, не так.

— Леонов, зайдите!

Захожу в каптерку. Сидят напротив друг друга комбат и взводный. Кротов кратко вводит меня в курс дела. У Галинки сердечный приступ. Она в больнице. Надо бы туда доехать, да дорогу развезло. Только на тягаче и доберешься. Кого бы я посоветовал из самых опытных.

— Мы с Рассохой поедем, — не раздумывал я.

Пирогов было нахмурился, но Кротов очень буднично сказал:

— Хорошо, поезжайте, молодые люди.

Как сладко спит Рассоха на душистом сенном матрасе.

Губы раскатал, слюни текут. Да он и без матраса мигом засыпает — сидя, стоя, даже на ходу. «Конституция у меня такая, — объясняет нам, — и голова чистая». Ребята смеются: «Пустая, что ли?» Он вздыхает: «Светлая». Расталкиваю ефрейтора. Он поднимает свою светлую голову, смотрит мутными глазами:

— Завтракать?

— Подъем, Степан.

Садимся в тягач, еще теплый после учений. Рассоха сразу за рычаги, рядом с ним Пирогов, я у окошка, за дорогой наблюдаю.

— Скорей, — не приказывает — просит взводный.

Скорей не очень получается. Темень вокруг, дороги не видно. Рассоха прет по целине, по болотцам, по можжевельнику, по тонким осинкам, которые, расправляясь, зло хлещут тягач по бокам. Впереди овраг, Рассоха резко поворачивает, влетает в сосну. Край стального бампера гнется, упирается в гусеницу, чих-пых ни взад, ни вперед. Рассоха пробует отогнуть его ломом.

— Да ты открути его совсем! — дошло до меня.

Открутили мигом, забросили бампер в кузов. Заодно сняли с фар маскировочные щитки, сразу светлей стало. Сказал бы: повеселей, но веселостью не пахнет — ломает тонкие пальцы Пирогов. Говорю ему:

— Не волнуйтесь, Павел Степанович, все будет хорошо, вот увидите.

— Тогда поскорей, ребята. Ой, зачем это?

Это я срубил маленькую елочку — повеселей будет Галинке. Сунул ее, пахучую, в кузов, поехали!

Пускать нас сперва не хотели, как ни стучались мы в матовое стекло, пока я не вспомнил волшебное слово «тере». Тогда дверь отворилась, широкая сестрица в белом сердито ответила:

— Тервист. — И посторонилась, пропуская нас в тихий коридор. Показала палату, приоткрыла дверь.

Пирогов задохнулся, увидев Галинку, спокойно спящую на кровати с куклой в руках.

В кабинете дежурный врач неторопливо, с остановками, поведал нам, что пока с девочкой все нормально, приступа не было. Но требуется лечение, питание и особенно смена климата.

— Моя бабушка живет в Италии, — сказал он со вздохом, на что Пирогов сообщил, что его мама проживает в Мурманске.

— Очень прискорбно, — покачал головой эстонец. — Тогда хотя бы мандарины, яблоки, фрукты. Надеюсь, принесли?

— Елка у нас свежая, — сказал Рассоха, — а сухофрукты мы завтра привезем.

Доктор переглянулся с суровой медсестрой и неожиданно улыбнулся:

— Тащите елку. Мы ее в коридоре поставим, в ведро с водой.

— Тянан, — неумело поблагодарил Пирогов.

— Пожалуйста, — ответил доктор. — И не волнуйтесь, служите спокойно, у нас хороший персонал. Через две недели приезжайте за дочкой. До свидания.

Пока Пирогов медлил в коридоре, не отходя от двери Галкиной палаты, мы с Рассохой притащили елку, сестрица принесла ведро с водой и встала, скрестив могучие руки на груди.

— Откуда только берутся такие красавицы, — восхищенно смотрит на нее парень.

— Это вы про кого? — нахмурила девушка белесые брови.

— Про елку, конечно, — выкрутился он, и сестрица почему-то вздохнула и как-то странновато поглядела на меня, словно о чем-то спросить хотела.

— Это наш командир, сержант Леонов, неженатый, — понес было околесицу Рассоха, приближаясь к девице.

Пирогов от греха вывел нас из больницы. На пороге Рассоха успел все-таки что-то шепнуть девушке на ушко. Она хорошо шлепнула его по спине. Довольный Рассоха уселся за рычаги, похмыкал:

— Элис ее зовут. Красивое имя. А фрукты я завтра привезу.

— Завтра поедет сержант Леонов, — сказал Пирогов. — Вас, ефрейтор, пускать опасно. А вообще-то, спасибо вам, хлопцы.

Назавтра, когда теплый ветер, ломая лед, потянул с залива и последний снег затаился в болотах, Кротов вызвал водителей:

— Собирайтесь, молодые люди. Поедете на станцию за новой техникой.

Вот так. Какая там техника, с чем ее едят — непонятно. Объяснить некому. Значит, мы сами себе голова, а самый ответственный тут — младший сержант Леонов, вчерашний студент. Ладно, вся надежда на моих опытных ребят, которые водили и сталинградские, и харьковские, и челябинские, и американские трактора. Пирогов, своими думами занятый, все-таки выступил вперед: