Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Через несколько дней подписали купчую. Муга стал помещиком и намекнул, что не обидится, если деревенская шушера будет величать его доном Хайме, частенько видели, как он важно обходит новые владения; рядом с ним шагал человек с каким-то огромным коловоротом; время от времени он останавливал — и бурил твердую как железо землю, брал пробы и складывал их в пронумерованные мешочки.

Фонс и Муга хорошо спелись. Фойе не мог обойтись без денег Муги, а Муга — без советов Фонса, который, исходя из своего опыта, помогал ему обделывать дела в округе, где обычай был сильнее закона.

Не исключено, что Муга советовался с Фонсом по поводу жильцов, занявших третью виллу, и тот предложил использовать вспыльчивый прав сортовских охотников на ведьм в своих корыстных целях.

В ночь на седьмое июля кто-то вломился в загон, который Мария-Козочка устроила в саду у дома, выпустил коз и выгнал их на поля, где они стали пастись, На следующее утро Мария в шелковых чулках и модном платье отправилась собирать по полям своих коз; видя, как она разгуливает но их земле, крестьяне пришли в ярость, что и следовало ожидать; потрава была налицо, и сортовский алькальд под давлением деревенских был вынужден сделать ей, как это здесь называлось, торжественное предупреждение, хотя он сам любил коз и посему благоволил Марии.

Следующая ночь выдалась безлунной — самая подходящая погода для ловли рыбы на свет, и с наступлением темноты почти все лодки вышли в море. Фароль на время лишился своих самых сильных мужчин.

Дон Альберто обратил внимание еще на одно обстоятельство, которое он увязал с последующими событиями: в тот вечер оба фарольских гражданских гвардейца получили приказание явиться в штаб в Фигерас. Такие ночные отлучки — редкость, а, по мнению дона Альберто, отсутствие полицейских послужило решающей причиной трагического исхода. Дон Альберто полагал, что если Myгa сумел подкупить всю портовую полицию Паламоса, то ничто не мешало ему сделать так, чтобы майор в Фигерасе отдал нужное распоряжение.

Около одиннадцати вечера толпа из Сорта окружила дом, где жили Мария с матерью, и, колотя в свои подносы, чайники, котелки, барабаны, стала выкрикивать грязные ругательства по адресу двух женщин, которых собирались выжить из деревни. Это была энсеррада — древний, ныне запрещенный обычай; так, по традиции, община очищалась от скверны; жертвами энсеррады становились мужчины и женщины, нарушившие неписаные законы и вступившие в повторный брак после смерти супруга; реже — те, кого подозревали в супружеской неверности. Считалось, что участники обряда — люди кристально чистые, и, если они позволяли себе самые мерзкие выходки, это только приветствовалось. Два часа я пытался заснуть под этот грохот, затем встал и пошел посмотреть, что происходит. Я увидел беснующуюся толпу мужчин и женщин с налитыми кровью глазами; они неистовствовали, пытаясь задавить в зародыше малейшее проявление полноценной жизни. Колотя в жестяные подносы, трубя в трубы, изрыгая самые богохульные ругательства, на которые только способна была их фантазия, они выли, и бесновались, и брызгали слюной, словно дервиши. От них требовалось безобразие и похабство, и они старались от души. Все провоняло потом и экскрементами. Мужчины, выстроившись в ряд, мочились на стену дома, а женщины, визжа и гримасничая, собрались на обочине и оправлялись прямо под себя, не задирая подола. В окна летели нечистоты.

Подъехала повозка; в ней сидели два человека — вершители этого неправедного суда. Вломившись в загон, они принялись ловить коз, вязать их и кидать в повозку. Затем один из них вышиб дверь и вошел в дом. Через несколько минут в дверях, держа в руках узлы с пожитками, показались две женщины; мужчина подталкивал их в спину. Девушка была одета с обычной элегантностью. Мать прикладывала к глазам платок, но Мария не прятала глаз и хладнокровно смотрела на толпу; взгляд ее, как и обычно, выражал полное безразличие к происходящему.

Повозка тронулась. Люди орали вслед, делали непристойные жесты. Затем ярость стала стихать, вопли перешли в несвязное бормотание; наступило пресыщение. Толпа успокоилась и стала расходиться.

Это событие, сказал дон Альберто, служит вехой, знаменующей конец эпохи; и вместе с тем оно показало, с какой легкостью любой проходимец, вроде Муги, может толкнуть крестьян на самоубийственный поступок — ведь, нарушая тонко сбалансированное равновесие, сложившееся в общине, они уничтожают обычаи, на которых основана вся их жизнь, и тем самым облекают себя на верную гибель. Доп Игнасио был решительным противником любых форм вмешательства властей в местные дела, но Муга сковал его по рукам и ногам, обязав ежедневно служить мессы, которые никто не посещал, и священник согласился, что зарвавшегося нахала пора приструнить, благо представляется удобный случай — можно написать донос, что он подстрекал толпу к преступным действиям. Любые несанкционированные сборища воспринимались режимом всерьез; их обычно разгоняли, и зачинщиков карали с примерной быстротой и суровостью.

Дон Альберто допросил своих арендаторов; они признались, что Фонс не только подстрекал их к энсерраде, но и пообещал заплатить всем участникам.

По словам дона Альберто, эти люди так боялись не угодить своему помещику, что разве только с женами спали без его разрешения; естественно, они сказали Фонсу, что сами ничего против энсеррады не имеют, но надо бы заручиться согласием дона Альберто. На это им Фонс ответил, что нечего больше бояться дона Альберто и если возникнут какие-либо неприятности, то Муга, самый богатый человек в провинции, все уладит.

Кое-что ценное сообщил Себастьян; дон Альберто тут же записал его слова — они придадут доносу большую убедительность. Незадолго до энсеррады Муга остановил Себастьяна на улице и сказал, что дело с третьей виллой улажено и через неделю можно будет приступить к работе.

Самым убедительным доказательством причастности Муги к недавним событиям были показания одной старой ханжи, руководительницы местного отделения Общества господа Христа. Я видел их процессию; держа в руках хоругвь, эта женщина торжественно заявила: «Перед святым сердцем Иисуса даю я обет никогда вплоть до самой смерти не читать мирских книг, газет и журналов, и никогда не стану я мазать лицо румянами и белилами». Она сообщила, что Муга недавно подарил ей распятие. «За услуги», — добавила она, язвительно улыбаясь.

Сведений о Муге было собрано достаточно, и дон Альберто попросил дона Игнасио помочь составить донесение, которое пойдет в Фигерас начальнику гражданской гвардии. Получилось довольно длинное послание. Вскоре пришел подробный ответ. Ознакомившись с ним, дон Альберто понял, что затея его провалилась.