Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Начальник сообщал, что распорядился произвести тщательное расследование инцидента, о котором ему доложил местный сотрудник полиции, и на основании опроса свидетелей пришел к следующему заключению.

Первое. Заявители искажают характер вышеупомянутого инцидента и преувеличивают его значимость.

Общественное порицание, вынесенное женщине, известной своим аморальным поведением, представляется неправомерным расценивать как акт насилия или ущерба собственности.

Второе. Вопреки утверждениям заявителей никто не принуждал вышеупомянутую женщину, а равно и ее мать покидать деревню, что они письменно и засвидетельствовали.

Третье. Неправомерно рассматривать акт общественного порицания, о котором сообщают заявители, как незаконное сборище, преступный сговор или как подстрекательство к преступным действиям; это, по сути, принятый в данной местности традиционный способ выражения неодобрения, и его следует рассматривать как таковой. Начальник знает, что один из заявителей известен как исследователь фольклора, так что он должен быть знаком с этим обычаем.

Четвертое. Алькальд Сорта обратился к вышеупомянутым женщинам с официальным предложением вернуться на прежнее место жительства, каковое предложение ими было отклонено.

В заключение начальник сообщил, что не считает себя вправе дать ход этому делу.

После изгнания Марии-Козочки в Фароле возникло подпольное движение, в центре которого оказалась Кордовеса; заговорщики стремились восстановить в ее прежнем звании таким образом вернуть общине ее незаменимого члена.

Естественно, первым делом ей порекомендовали избавиться от лишнего веса, но, как быстро похудеть, Са Кордовеса не знала и ко всем обращалась за советом.

Доктор Обольстит прописал ей диету, в которой преобладало тошнотворное месиво из лимонного сока и молотых зерен акации. Старушка дона Альберто порылась в памяти и вспомнила несколько рецептов, популярных в годы ее далекой молодости. Она посетовала Са Кордовесе воздержаться от всякого питья, а пищу употреблять одну лишь болгарскую амброао — до первой мировой войны она продавалась по Европе. Деревенские женщины велели ей побольше гулять при свете молодого месяца, а когда очередь дошла до дона Игнасио, тот посоветовал ей молиться; впрочем, было заметно, что он не особенно рассчитывает на успех рекомендованного средства.

Цвет дамского общества под предводительством Бабки и Мясничихи ломал голову над тем, как бы поскромней, а в то же время и поэффектней оформить возвращение Са Кордовесы к своим обязанностям, что должно произойти через месяц после того, как она пройдет курс лечения и вернется в прежнее свое состояние.

Лучшего повода, чем воскресное гуляние, придумать не могли. Фарольские женщины любили театральные эффекты, и, когда желанный день настал, Са Кордовесу стали готовить к прогулке так, как не готовят к выходу на сцену актрису театра «Кабуки». Рыбачки стали присматриваться к зачастившим в последнее время в Фароль французским туристкам: во что они одеваются, как держатся — и старательно копировали все, что им в них нравилось. Тем летом в моду входила белоснежная пудра, и Бабка с Мясничихой развернулись вовсю: пудры положили столько, что лицо Са Кордовесы стало как у покойницы, и лишь огромные черные глаза живо блестели среди мертвой гипсовой белизны. Впервые после войны фарольские женщины отважились пустить в дело губную помаду; цветом она напоминала капли крови, разбрызганной по мясной лавке. В послевоенные годы искусство косметики переживало упадок, подводить губы разучились, — и рог у Са Кордовесы вышел несколько кривоватым.

Француженки носили бижутерию, и руки Са Кордовесы были унизаны браслетами со стекляшками; на шею она надела ожерелье из ракушек, а в ушах висели похожие на небольшие люстры сережки, мелодично позванивающие при каждом порыве ветра. Ее покровительницы были несколько разочарованы: месячное голодание, лунные ванны и молитвы не принесли ожидаемых результатов. Сколько-нибудь заметно похудеть Са Кордовесе не удалось, но ее все же умудрились втиснуть в бабкин корсет и, на зависть француженкам, нарядили в роскошное синее платье с оборками. Оставалось нанести последние штрихи — и Бабка с Мясничихой всплеснули руками от восторга.

В знак того, что она свободна, все втроем уселись в повозку, обогнули деревню с тыла и высадились у церкви, в начале улицы.

В Фароле было подмечено, что шикарные парижанки, когда не резвятся на пляже, а ходят, как все нормальные люди, держатся прямо, ходят маленькими шажками, руки у них неподвижно висят вдоль боков, а ладони они держат несколько в сторону, слегка помахивая ими при ходьбе, как бы поглаживая огромную собаку. Такой вот иностранкой Са Кордовеса и предстала перед глазами всей деревни, по бокам шествовали Бабка с Мясничихой. Неторопливым шагом гейши, в чужих сандалиях-альпаргатах, которые были ей малы на полтора размера, она дошла до конца улицы.

Женщины пришли в полнейший восторг, однако мужчины смотрели на Са Кордовесу с сомнением.

В гулянии принимало участие не меньше полусотни местных, они неторопливо прохаживались по три-четыре человека, то и дело останавливаясь, чтобы посудачить с пожилыми людьми, которые по традиции отстранялись от церемонии приблизительно в том возрасте, когда они переставали мыться. Воскресное гуляние играло роль ярмарки невест. Родители выставляли напоказ подросших дочерей, а парии присматривались к девицам, подыскивая себе невесту, за которой будут ухаживать годами.

Для успеха смотрин мужчин и женщин должно быть поровну, но я заметил, что здесь девушки были в явном большинстве. Гуляние — дело хитрое, полное тонких намеков и осторожных знаков, большая часть которых остается незаметной для постороннего. Парень ничем не выказывал своих намерений, а всего лишь демонстрировал свое отношение к девушке, а оно проявлялось и в том, как парень присоединялся к гуляющим, и в том, как нагонял девушку, и в том, как обходил, и в том, как оборачивался, чтобы, соблюдая этикет, обменяться взглядами. Это были смотрины, и никаких действий пока не предпринималось, это было первое на сложного любовного танца, за которым последуют заманивание в паутину, предложение руки и сердца и, наконец, помолвка.

Фарольская молодежь боялась всего нового, любые изменения сбивали их с толку; новый облик Са Кордовесы пугал их, но опасались они не полноты, а того, что она сама наверняка стала не той, какой была раньше.

Са Кордовеса и ее старшие подруги медленно дошли до конца улицы и повернули назад, но ни один парень, не нагнал их, а ближайшая группа гуляющих мужчин держалась в двадцати ярдах и даже не думала сокращать это расстояние. На лицах встречных настыли улыбки, они говорили обычные любезности, но это делалось лишь из вежливости. Са Кордовеса веером отгоняла мух, тучами слетевшихся на ее косметику. Большинство парней свернуло с улицы и направилось к кабачку.