Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

К его удивлению, крестьянин согласился не торгуясь, однако выдвинул довольно странное условие: быка он зарежет сам, а мясник пусть приезжает за тушей шестнадцатого августа днем, в любое удобное для пего время.

Майанс сразу понял, что дело нечисто, а тут еще ломай себе голову, как незаметно вывезти мясо. Он сбавил цепу до шестисот песет, но крестьянин и этому был рад. Майанс совсем уж не знал, что и думать. Он дал двести песет задатка и поставил условие, что свежевать и разделывать тушу он будет сам.

Шестнадцатого августа в четыре пополудни Майанс приехал за тушей; убитый бык лежал по дворе, привязанный к столбу. Туша была еще теплой, однако, осмотрев се, он заметил, что по всей голове идут сильные ожоги, а глаза выжжены. Тут его рабочие стали с отвращением плеваться, в ужасе замахали руками, и он велел им идти к повозке; сам же решил пойти разбираться с хозяином.

Выяснилось, что на хутор заходил какой-то незнакомец. Ему взбрело в голову забить хозяйского быка, и за это он предлагал бешеные деньги. Причем вся туша целиком остается хозяину — пусть он делает с ней, что захочет. Договорились, что если удастся найти покупателя, который тут же заберет мясо, то быка прикончат на следующий день, а чтобы быть точней — шестнадцатого ровно в полдень. Хозяин договорился с Майансом, и незнакомец пришел еще раз, да не один, а с товарищем. У того в руках была какая-то большая плоская штуковина, завернутая в бумагу. Хозяин сказал им, что все в порядке. Он привязал быка к столбу, получил причитающиеся деньги, а незнакомец велел ему пойти прогуляться и раньше, чем через час, не приходить.

Он уж было пошел со двора, но, как только незнакомцы отвернулись, тут же спрятался в канаву — посмотреть, что будет. Ему мешали заросли бамбука, но все же он увидел, что к небу поднимается дым — будто костер жгут, — а бык носится вокруг столба и ревет благим матом. Битый час он просидел в канаве, а вернувшись на двор, увидел, что бык лежит на земле, а один из незнакомцев стягивает у него с морды что-то вроде железной маски. Воняло паленой шерстью. Он спросил, что тут было, и первый незнакомец ответил: «Вот так в моих краях убивают быков». Хозяину дали выпить водки. Глядя на тех двоих, можно было подумать, что все это время они только и делали, что пили.

Майансу это дело совсем разонравилось, и он уж было решил плюнуть на все и уйти от греха подальше.

«Однако, — рассказывал он дону Альберто, — подумав как следует, я понял, что деваться некуда». Накануне он поругался со своим работником и знал, что тот при случае устроит ему какую-нибудь пакость. Так что пришлось позвать обоих работников. Он велел им освежевать тушу, разделать ее и погрузить на повозку.

Мясо свезли перекупщику — тот брал все, была бы цена подходящая, а голову Майанс выбросил в овраг.

Своим людям, чтоб не болтали лишнего, он дал по куску мяса, да, видать, напрасно потратился: ясно, кто донес на него в полицию.

— А полиции-то какое до этого дело? — спросил дон Альберто. — Все только и делают, что забивают скот без всякого официального разрешения, а уж кто на этом греет руки, так это полиция.

— Верно, — согласился Майанс. Как только у него в лавке появляется мясо, местные гвардейцы тут как тут — вынеси им с заднего хода кусочек посочнее. Так что в этом отношении неприятностей у него быть не может.

— Так в чем же тогда дело?

— Слухи, — сказал Майанс. Чего доброго, пойдут но деревне слухи, что он связался с колдунами. Большинство его покупателей суеверны; это подорвет торговлю. А то еще вся история попадет в газеты — тогда пиши пропало: с херонской полицией шутки плохи.

— Я сказал ему, что, по-моему, беспокоиться нечего, — рассказывал дои Альберто. — Пока он нес весь этот вздор, у меня было время подумать, и я кое-что понял. Я попросил его вспомнить, не рассказывал ли крестьянин еще чего-нибудь об этих незнакомцах.

Выяснилось, что они говорили с забавным акцентом, как арагонцы. Все сходилось — я вспомнил, что шестнадцатого августа в Арагоне справляют праздник святого Роха; в Вильянуэва-де-Гилока существует весьма любопытный обычай — в этот день приносят в жертву быка.

И полдень. Оттуда-то и были родом наши незнакомцы.

— Так что же, быка сжигают заживо? — спросил я.

— Это древний обычай. Нашему приятелю удалось вспомнить, что, пока бык горел, один из незнакомцев играл на волынке. Это тоже традиция. Из смолы катают шарики, прилепляют их между рогов и поджигают.

А железная маска — это чтобы горело не так быстро.

Чем дольше будет гореть бык, тем лучше. Я сказал Майансу, что если его не арестуют за незаконную торговлю мясом, то он может забыть об этой истории.

— А разве жестокое обращение с животными не имеет никакого значения?

— Помилуйте, какое же здесь жестокое обращение? Это древний обычай. Его признают и церковь, и государство. Перед тем как вести быка на смерть, его благословляет священник. Не думаю, что из-за такой ерунды станут поднимать шум. Подумаешь, два жителя Вильянуэвы, не поспев домой к празднику, решили отметить его в своей компании. Обвинить их могут лишь в нарушении постановления «О порядке забоя скота».

День летел за днем; дела становились все хуже.

Получался порочный круг: лодки пришли в полнейшую негодность, на них стало опасно выходить в море, снасть износилась донельзя; починить же лодки и купить новую снасть было не на что — на худых лодках далеко не уйдешь, а рваными сетями много не поймаешь. Да и крупные косяки стали стороной обходить этот уголок Средиземноморья. Подошел августовский праздник успения, а Знахарь так и не появился — поговаривали, что он все-таки помер, не прошло ему даром то избиение в полиции. Вот и остались сортовские со своими семейными распрями, с неподеленным наследством — никто не пришел рассудить их. А у фарольских женщин вышли все противозачаточные средства, взять же их было негде — никому, кроме Знахаря, они не доверяли. Вот и перестали они спать с мужьями — даже в сиесту их было не уломать. И рыбаков ждал удар. На путину их всегда водил Знахарь, а не стало его — оказалось, что никто толком не знает, где ходит тунец. Стали забрасывать снасть куда попало, наткнулись в конце концов на мелкий косяк, но не выловили и половины того, что в прошлом году.

Было время, дон Альберто сетовал на однообразно здешних праздников. А в этом году сортовские свой праздник уже не справляли. В Фароле на День пещеры рыбаки, как и в прошлые годы, устроили вечернее гуляние, но, по словам Себастьяновой Эльвиры, паломничества к пещере не было; не нашлось претендентов на главную роль, так что церемонию отменили, и, похоже, навсегда. Поделившись деревенскими новостями, Себастьян поведал еще одну печальную историю, повергшую его в полнейшее расстройство. Как-то от нечего делать он просматривал кипу старых номеров «Вангуардиас» — то, что осталось от газет, после того как из них были вырезаны некрологи, идущие на продажу. Ему попалась статейка, где сообщалось о трагической гибели Энрика. Его убили в апреле, в перестрелке, при попытке перехода Пиренеев. Статейка называлась «Бандиты не ушли», напечатана она была под рубрикой «Граница на замке». Энрик и еще трое шли ночью и попали в засаду. Как когда-то сказал Себастьян, полиции время от времени приходится делать вид, что она не дремлет.