Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Семьи побогаче обращались в суд, и значительная часть доходов со спорного имущества уходила на судебные издержки; те же, кто победней, часто прибегали к услугам знахаря, который, как считалось, наделен сверхъестественной силой. Его приход почти всегда был неожиданным; он появлялся окутанный таинственной дымкой, являясь словно из небытия, и, сделав свое дело, исчезал так же загадочно, как и появлялся. Часто тот же самый знахарь, восстановив видимость мира в Сорте, отправлялся погостить несколько дней в Фароле, где его не донимали просьбами решить денежный спор и где царила атмосфера всеобщего равенства, что ему было по душе. В Фароле жители не стремились обзавестись кучей ребятишек, и он раздавал женщинам противозачаточные средства, которые делались из губок, а если шла путина, то вместе со всеми выходил в море, «вынюхивал» косяки тунца и указывал рыбакам, куда забрасывать снасть.

В Кошачьей деревне все больше склонялись к тому, что вряд ли получат они лук, огурцы и кабачки, если не заключат мирный договор с Сортом; им пришло в голову пригласить в посредники знахаря — разбирая бесконечные семейные свары, он стяжал себе славу великого миротворца.

Вся трудность заключалась в том, что, хотя этого чародея и звали Знахарем из Риполля, никому не дозволялось знать его настоящее имя, и тем более — где он живет; впрочем, вряд ли у него был дом. Подходило время путины, и решили, что он, наверное, уже остановился в одной из рыбацких деревушек, так что фарольские сбросились и отрядили одного из своих на поиски Знахаря. Через несколько дней посланник вернулся, сообщил, что Знахарь уже вышел.

Об этом рассказал мне Себастьян; такое доверие очень обнадежило меня; оно говорило о том, что положение мое в деревне улучшилось. Я был иностранцем, что являлось существенным недостатком, но со временем лицо мое примелькалось и мое происхождение стало не так важно. Мне пришлось сделать вид, что я разделяю местные предрассудки. «Снимай шляпу, когда проходишь мимо церкви, но туда никогда не заходи, — сказал Себастьян. — Не входи в кабачок, когда там сидят полицейские. Не пытайся угощать рыбаков, жди, когда они сами предложат тебе выпить».

На этом пути меня поджидало так много ловушек, существовало так много запретов! Я был прилежен, упорен и надеялся, что когда-нибудь войду в общину полноправным членом; я шагу ступить боялся без совета Бабки или Себастьяна. Великий перелом настал, когда мой сосед Хуан попросил меня выйти с ним ночью в море и помочь расставить переметы. Это был как раз тот случай, которого я ждал.

Знахарь прибыл на августовскую богородицу — так здесь называется праздник, известный во всем мире как успение; в этот день крестьяне лесных хуторов и деревень прекращают все работы, облачаются в выходные костюмы, устраивают гуляния и проводят несколько часов на берегу. В это время пустынный берег оживает — дети строят замки из песка, которые тут же рассыпаются, а взрослые с некоторой опаской бродят по щиколотку в воде (считается, что в морской воде содержатся соли, благоприятно влияющие на организм); всем хорошо, и радость гуляющих не могут омрачить даже кошки-попрошайки.

При таком стечении парода приезды и передвижения, на которые в другое время обратили бы внимание, оставались незамеченными. Когда Знахарь прибыл в гребной лодке, его встретила кучка рыбаков. Все они были при шляпах, хотя кое-кому пришлось по такому случаю одолжить их у соседей. Когда Знахарь сошел с лодки, все обнажили головы; Знахарь улыбнулся и кивнул. У него было круглое, мальчишеское лицо, розовые щеки и голубые глаза. На нем была куртка из искусственной замши, какие носят горожане, вырвавшиеся на лоно природы, на голове — сеточка для волос, скрывающая шрамы на черепе, а на ушах ватные подушечки, похожие на телефонные наушники. Года два назад священник из Льобрегата донес, что Знахарь занимается контрабандой презервативов из Франции.

По слухам, он лично принял участие в чудовищном избиении Знахаря в полиции, когда у того лопнули обе барабанные перепонки и были отбиты почки.

От лодки к сооруженному на скорую руку — где-то за час — навесу из бамбуковых жердей и пальмовых листьев по песку проложили дорожку из циновок. Здесь Знахаря поджидали представители нескольких семейств, добивающихся чести пригласить его остановиться у них. Ему поднесли стакан местного вина, кислого, как уксус; на дне стакана лежал золотой полусоверен. Монетку Знахарь некоторое время подержал во рту и лишь после этого положил в карман. Поставили стол и стул, и его пригласили отведать риса с шафраном; пока он ел, старейшины стояли, держа шляпы в руках и скромно улыбаясь. Привели детей, он погладил их по головке; женщины держались в стороне.

На этом церемония встречи окончилась, и Знахарь, прихрамывая, направился в дом, хозяева которого удостоились чести первыми принимать его. С этого момента он почти не показывался — лучше было не попадаться на глаза полиции: наверняка снова бы избили, а то и устроили бы что-нибудь похуже.

Рыбаки рассказали Знахарю, как плохо складываются у них отношения с Сортом, и он обещал уладить все полюбовно. Он пробыл в Фароле три дня, раздавая снадобья, составляя гороскопы — рыбакам они всегда нужны, — но больше всего с ним советовались относительно супружеских отношений и деторождения.

В этих вопросах он почитался выше Бабки, и та на время его посещения отошла на задний план.

Во многих известных мне нищих районах Средиземноморья, как, например, в Неаполе, большая семья — предмет гордости, хотя для женщины, родившей к 35 годам десятерых, жизнь представляет собой каждодневную каторгу. В большом городе всегда найдется неквалифицированная, низкооплачиваемая работа, а это важное подспорье, гарантия от полного разорения, и многие дети начиная с восьмилетнего возраста работают, вносят свою лепту в семейный бюджет.

В нищей рыбацкой деревне единственный кормилец — море, а запасы его весьма ограниченны. В Неаполе можно хвастать, что у тебя пятнадцать детей.

В Фароле, где многие семьи детей сознательно не заводят, единственный ребенок — обычное явление. На тех, у кого их больше двух, смотрят с осуждением.

Чтобы не обременять себя детьми, жители Кошачьей деревни откладывали женитьбу чуть ли не до тридцати лет; многие супруги спали порознь, применяли средство, поставляемое Знахарем. Каждый раз, когда тот приезжал, начинался лов губок. Губки здесь были упругие, небольшого размера, встречались они и чистой воде на мелководье. К ним прилагалось определенное количество профилактической мази, состоящей из нутряного сала, смешанного с болиголовом, — и лучшего противозачаточного средства было не найти.