Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

За пару дней с губками управились — наловили, приготовили и раздали желающим; однако прежде, чем приступить к урегулированию спора с Сортом, Знахарю предстояло разрешить еще одно дипломатическое дельце.

Фароль только что лишился присутствия и бесценных услуг Са Кордовесы. Я часто видел, как она сидит на пороге, склонившись над шитьем, скромная и спокойная, как мадонна. Ее умыкнул какой-то адмирал, старый волокита, прибывший в этот район, как он заявил, для инспекционной проверки побережья.

Адмирал переночевал на постоялом дворе, утром заметил Са Кордовесу, в полдень сделал ей предложение и увез ее вечерним автобусом.

По счастливейшей случайности, незадолго до утраты Са Кордовесы в деревне появилась другая красивая девушка, и рыбаки спросили Знахаря, можно ли разрешить ей остаться. Эту молодую особу звали Марией-Козочкой, потому что в Сорте, где она родилась и выросла, она пасла коз. Она была красива, как кинозвезда: белокурые волосы, трогательными колечками окаймлявшие овал лица, огромные невинные глаза. Мария раздобыла французский журнал мод, шила по нему себе платья и бегала в них по кустам и зарослям ежевики за своими козами. В Сорте ее обвинили в безнравственности — деянии, уголовно наказуемом, однако алькальд, сжалившись над ней, решил не сдавать ее в полицию, а вместе с матерью выслать за пределы общины. Они переехали в Фароль, где им разрешили временно поселиться в одном из развалившихся домов, некогда принадлежавших семействам торговцев пробкой; последние несколько лет Себастьян работал над их восстановлением.

Рыбаки просили у Знахаря совета: стоит ли разрешить Марии-Козочке с матерью остаться здесь на постоянное жительство. В глубине души они надеялись, что Марию можно будет уломать, и она займет место Са Кордовесы, но Себастьян рассказал, что у рыбаков имеются некоторые сомнения насчет цвета волос и необычайной белизны ее кожи (явление в этих краях действительно редкое), и многие поэтому боятся, что у нее дурной глаз. Знахарь навестил девушку, составил ее гороскоп и вернулся с обнадеживающим заключением. Дело было сделано, и когда Мария, одетая но последней парижской моде, гнала на пастбище по горным тропинкам своих коз, за ней, как правило, на почтительном расстоянии следовал поклонник, а то и несколько, но она оставалась неприступной и даже не вступала в разговоры с ухажерами.

Покончив с насущными внутренними проблемами Кошачьей деревни, Знахарь направился в Сорт, где ему, как всегда, предстояло разобрать несколько тяжб.

Чем богаче была семья, тем острее и продолжительнее бывали в пей ссоры, особенно когда дело касалось наследства. Эти распри могли тянуться до бесконечности, и Знахарь рассказал в Фароле, что был случай, когда большой крестьянский дом поделили так, что весь первый этаж достался одному сыну, и остальным наследникам — его братьям и сестрам — пришлось лазить в спальню по — стремянке.

В этом году умерло несколько человек, а вопрос о наследстве не был решен. В таких случаях все недвижимое имущество делилось — с бесконечными перебранками и взаимными обвинениями — на приблизительно равные части. Знахарь садился под деревом (на него бросались собаки, волоча за собой чурбаки, к которым были привязаны) и сжимал в кулаке соломинки; наследники их вытягивали — в зависимости от длины соломинки устанавливалась очередность, в которой выбирался надел. Трудно представить более демократический и справедливый способ дележа, но то, что происходило потом, превращало процедуру в пошлый фарс. В этот приезд Знахаря поджидало несколько жалобщиков, сетовавших на то, что их все-таки одурачили и лишили причитающихся им наделов. Как-то в разговоре с рыбаками Знахарь сказал: ваше счастье, что ничего у вас нет, а вот в Сорте в любой семье братья урывают себе львиную долю наследства, а сестрам в конечном счете достается земля либо тощая, либо далеко от воды, пусть даже этой земли и много.

Жителям Собачьей деревни покоя не давали пробковые дубы. Недавно, пытаясь во что бы то ни стало удержать заразу, как бы она там ни называлась, прибирающую лес подчистую, они устроили крестный ход, молясь о заступничестве и об изгнании злого духа; мессу служил тамошний священник, ему помогали священники из трех других приходов; все было сделано, как полагается, — подняли все имеющиеся в распоряжении хоругви. Во главе крестного хода шел священник, помахивая кадилом, за ним тянулись поющие богомольцы. Здесь, как и во многих других местах Испании, нести хоругвь во время крестного хода считалось дурной приметой — это могло привести к расстройству помолвки, а женатые рисковали оказаться рогоносцами. В таких случаях привлекались люди пожилые, которым эти напасти были не страшны, и два старика — у одного было больное сердце — тащили хоругви в гору, согнувшись под их тяжестью.

Это событие вызвало град насмешек фарольских безбожников, а Знахарь, казалось, был потрясен, когда узнал об этом. Сначала он сделал вид, что потерял к делу всякий интерес, заявил деревенским, что вмешиваться не желает, и посоветовал подождать и подивиться на чудо, сотворенное церковью. В конце концов его уломали, и он согласился сделать все, что в его силах. Передвигался он с трудом — давали себя знать старые увечья, и поэтому на опушку пробкового леса, к месту, называемому «гробницей святой Агаты», его несли на стуле. Он намекнул, чтобы на спасение деревьев особенно не рассчитывали, но твердо обещал сказать, какая судьба уготована деревенским.

У гробницы святой Агаты жители Собачьей деревни каждый год третьего мая справляли свой унылый праздник. Небольшая гробница находилась на поляне; это были каменные развалины, огороженные от коз проволокой. Праздник проходил так: сюда поднимались деревенские, двенадцать раз обходили вокруг поляны — мужчины в одну сторону, женщины в другую, затем все съедали принесенные с собой бутерброды и возвращались домой.

Процессия еще не дошла до гробницы, когда стали попадаться первые деревья, и Знахарь велел опустить его. Прихрамывая, он обошел дерево, понюхал ствол, отломил ветку, осмотрел ее, растер в пальцах преждевременно увядший лист. Знахарь был молчалив и сосредоточен, и все решили, что он обдумывает, как вести себя дальше. Всю дорогу до гробницы деревенские надеялись, что он устроит им какое-нибудь представление: всем хотелось посмотреть, как он войдет в раж и с пеной у рта начнет пророчествовать, предвещая благоприятный исход, — это прибавило бы им уверенности. С собой у них была бутылка хереса — Знахарь, на худой конец, мог бы окропить вином землю — вроде как совершить возлияние, — все лучше, чем ничего.

Деревенские стояли толпой, ломая в волнении пальцы, а Знахарь всего лишь просунул голову в дупло, после чего сказал «Дух ушел. Пойдемте домой». На этом все кончилось.