Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

За три дня до праздника в Кошачьей деревне появились пришельцы, приглашенные доном Альберто.

Прямо на берегу они стали разбивать огромный шатер. Это и был обещанный цирк, а по сути дела, бродячий театрик — они все еще сохранились в тех местах, куда не дошло кино. Зрелище это жалкое и убогое: бездарные и старые артисты, жизнь которых клонится к закату, грошовые сборы.

У входа висела кричащая афиша, на которой были изображены чудовища и черти, тигры-людоеды, человек на воздушном шаре. Под афишей шла подпись:

«Дворец иллюзий. Захватывающий парад потрясающего великолепия». Весь долгий летний день из шатра доносилась нежная, грустная, ненавязчивая музыка дальнего юга, а перед входом уныло слонялись пожилые, почерневшие от старости и жаркого солнца циркачки в войлочных шлепанцах и ужасающе безвкусных кимоно и купальниках. На кассе, окрашенной в кроваво-красный цвет и оклеенной со всех сторон афишами представлений, данных в незапамятные времена и больших городах, висело объявление, взывавшее:

«Спешите! Не откладывайте ни на минуту. Представление начинается. В продаже осталось мало-билетов!»

По в театрик никто не пошел.

Не было в Фароле такого, кто мог бы позволить себе выбросить четыре песеты на подобное представление. К тому же они прознали, что циркачи были цыганами, а рыбаки не любили мошенников-цыган и лее с ними связанное. Эта нелюбовь была необъяснима и отражала лишь национальный предрассудок — вряд ли кто из общины даже разговаривал с цыганом, но при всем при том эта неприязнь глубоко засела в их сознании. Когда Кармела хватала кошку за хвост, крутила ее над головой и швыряла в окно или, шипя, бросала в огонь мышь, то всегда с омерзением восклицала: «Цыганское отродье!»

Я попросил ее и Бабку перечислить, что им не нравится в цыганах, и они назвали следующее:

1) они мошенники, и не знаешь, чего от них ждать;

2) они крикливо одеваются и любят хвастать;

3) они любят жить в пещерах (это правда);

4) цыган не работает, а ищет девицу, которая спит с другими за деньги. Такая девица кормит его, а он всю жизнь дрыхнет или играет на гитаре.

Получив ответы на эти вопросы, я выяснил, что жители Кошачьей деревни с презрением относятся ко многому из того, что иностранцами рассматривается как типично испанское, например к танцам фламенко.

Мы с Хуаном и Себастьяном сидели в кабачке, когда туда вошел юноша из театрика, достал гитару и затянул мелодию фламенко. Это раздражало моих друзей, и минуты через две Хуан вполголоса выругался:

«Черт бы его побрал, сукина сына!»

Цыган его услышал, встал и направился к выходу.

Хуану стало совестно, что обидел человека, он бросился за ним и остановил у самых дверей. Потом он мне сказал, что его раздирали противоречивые чувства: хотя и было стыдно, никак не мог он заставить себя извиниться. Наконец он спросил:

— Ты что так поешь?

— Чтобы страх отпугнуть, — сказал ему цыган.

В Испании любят, когда так изъясняются, и Хуану он начинал нравиться.

— Кто написал слова этой песни? Ты?

— Нет, человек по имени Лорка, — сказал цыган.

— Неважно, все равно мне правится. Он из каких мест?

— Не из дальних. Он умер.

— А жаль, — сказал Хуан. — Хотелось бы мне с ним познакомиться. Ну, ладно, пошли. Познакомишься с моими друзьями и выпьешь.

На следующий день Кармен Кабритас рассказала Бабке о досадном происшествии. В Фароле почиталось за честь помогать старым и немощным; делалось это с большим тактом, без унижений. Начался лов златобровки — рыбешки раза в два меньше сардины; ловилась она лишь в утренние часы, когда уходили дельфины, гонявшиеся за ней по пятам. Лодки с уловом возвращались обычно в восемь, и каждый раз, глядя на берег из окна, я наблюдал одну и ту же сцену: две-три старухи — все вдовы — стоят у кромки воды.

У рыбаков была выработана четкая система, и милостыня не походила на милостыню, отсутствовала сама возможность оскорбить чувства берущего. Всякий раз в лодке, как бы по недосмотру, оставалось несколько рыбешек, и когда рыбак отходил в сторону, будто бы для того, чтобы разобрать снасть, женщины залезали в лодку и набирали столько рыбы, сколько могли унести в руках.

Мария-Козочка рассказала Бабке, как она утром, гоня коз по берегу напрямик, увидела, что среди старух, ждущих лодки, стоит женщина из театра, и, когда настало время набирать рыбу, она полезла в лодку вместе с ними. Рыбу она завязала в платок, вернулась на берег и села на ограду, чтобы посмотреть, что за рыба ей досталась; в этот момент на нее налетело несколько кошек. Мария сказала, что женщина визжала и отбивалась от кошек, но те все лезли. Они вырвали рыбу у нее из рук, а женщина опять села на ограду, закрыла лицо руками и зарыдала.

Услышав это, рыбаки расстроились. Кто-то сказал, что актеры, должно быть, голодают, а мы не знаем.

Ночью на берег отнесли ящик сардин и поставили у самого входа в шатер, а на следующий день чуть ли не все деревенские вдовы и детишки сходили на представление и получили огромное удовольствие. Опять пошли разговоры, что неплохо бы избавиться от излишка кошек, и деревенский придурок, отловив штук пятьдесят, отнес их в лес, за что ему дали немного денег.

Однако оказалось, что отпустил он их слишком близко от дома, и вскоре большинство из них обрело прежних владельцев, которые признали их по различным приметам.

Наступило 29 сентября, день праздника. Доку Альберто стало ясно, что веселья и на этот раз не получится: праздник мало чем будет отличаться от праздников прошлых лет.

Вывесить флаги никто в Кошачьей деревне не согласился; под различными смехотворными предлогами запретили конфетти, и лишь с большой неохотой рыбаки согласились запустить поздно вечером несколько шутих. Прямо дону Альберто никто ничего не сказал, по почувствовать дали: какое твое дело? Ты нам чужой.

Предложение устроить маскарадное шествие вызвало скептический смех и было отклонено. Когда рыбаки рассказывали мне об этой идее, то крутили пальцем у миска и закатывали глаза: по их мнению, дон Альберто был сумасшедшим. «Зачем? Да и откуда взять карнавальные костюмы? Вся моя одежда на мне, и я ношу ее вот уже три года».

Втроем мы отправились к алькальду обсудить вопрос о бесплатной выпивке. «Вино мы покупаем у ваших приятелей в Сорте, — сказал алькальд дону Альберто. — И то, что осталось с прошлого года, прокисло.

Нить его нельзя». Идея устроить танцы на улице его просто ошарашила. «Почему бы не оставить все, как есть? — сказал алькальд. — По всей деревне вы не сыщете человека, который умел бы танцевать вальс». Он посоветовал дону Альберто забыть о волшебном фонаре: недавно подремонтировали старую бойню, оставшуюся с тех времен, когда люди могли себе позволить мясо, сделали там сиденья и раз в две педели показывают кино. Так что волшебным фонарем нынче никого не удивишь.