Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

Аренто знал о конечной цели большевиков — отобрать богатства у таких, как он, и раздать бедным. В глубине души он считал, что это несправедливо. Чтобы собрать такое стадо, предкам Аренто пришлось, быть может, не одно десятилетие охранять, пасти и лелеять каждого оленя. И стадо кормит теперь не только его собственную семью. Аренто помогал и малооленным, раздавал им мясо, когда наступали трудные дни, снабжал шкурами тех, для которых забить молодого оленя значило опасно уменьшить поголовье своего стада. Все окрестные оленеводы — богатые и бедные — уважали Аренто и не могли сказать о нем ни одного худого слова. Какой же он грабитель? Однако он хорошо усвоил, что спорить с тангитаном-большевиком не только опасно, но и бесполезно. Теперь он убеждался, что занявший тангитанскую должность земляк еще хуже.

— Так не хочешь сказать, куда укочевал Ринто? — спросил Атата.

— Не знаю, — развел руками Аренто. — Я снялся раньше него. Он еще оставался там, в долине Йонивээма.

— Ну, хорошо. Когда вы с ним разговаривали, он высказывал свои намерения?

Вот как раз этого Аренто не спрашивал у Ринто, а тот и не собирался выкладывать перед ним все свои планы. Хотя они были и земляками и соплеменниками, последний ледок недоверия все еще оставался между ними до самого их расставания.

— Поверь мне, об этом мы и не заговаривали, — Аренто старался говорить как можно искреннее, доверительнее. — Наверное, он мне не очень доверял.

— Не может быть, чтобы два контрреволюционера, два беглеца от Советской власти, два кулаки-эксплуататора не делились планами.

— Между тем, это так! Хотите — верьте, хотите — нет!

— Ну, ладно, — Атата переменил тон. — Но ты должен знать, куда мог укочевать Ринто. Почему мы его не можем увидеть из самолета? Где он мог укрыться от нас?

— Коо, — беспомощно промямлил Аренто и с опаской посмотрел на карабин, все еще лежавший на коленях Ататы.

Раньше он думал, что такое оружие можно применять только на охоте на хищного зверя. Или на войне против фашистов, которая проходила где-то невообразимо далеко от чукотской земли.

Атата видел по выражению лица Аренто, что тот не хитрит, не лукавит, но страшно напуган. Если он чего-то не знает, то и впрямь не знает, а придумать чего-нибудь у него не хватает ни хитрости, ни сообразительности.

— Хорошо, — сказал Атата. — Отдохнем пока от этого трудного разговора. Надеюсь, что тебе теперь ясно: двинешься вместе со своими оленями обратно в Канчаланскую тундру, а там будем тебя объединять с колхозом «Новая жизнь».

— Да, — с готовностью ответил Аренто, начиная верить в то, что Атата сейчас не будет стрелять. — Я буду кочевать туда, куда скажешь.

— Но вечером мы еще поговорим о том, куда укочевал Ринто! — угрожающе произнес Атата.

Каюры расположились в палатке, натянув ее прямо в чоттагине яранги Аренто. Сварили большой котел свежего оленьего мяса, навалили прямо на огромное деревянное блюдо перед гостями. Хозяйка достала оленью колбасу-прэрэм, которую обычно сберегали к празднику, сдобрила зелень топленым жиром.

Атата развел талой водой спирт, выпил сам, дал выпить каюрам, потом протянул чашку Аренто.

— Это мне? — с дрожью в голосе спросил Аренто, не веря своим глазам.

— Тебе, — расслабленным голосом произнес Атата.

Когда Аренто, зажмурившись, выпил до дна содержимое чашки и некоторое время неподвижно сидел, давая возможность огненной жидкости добраться до самого дна желудка, Атата произнес:

— Может, последний раз в жизни пробуешь злую веселящую воду.

Хмель мигом выветрился из головы Аренто.

— А что со мной будет? — испуганно спросил он.

— То, что бывает с врагами народа, — жестко ответил Атата.

Аренто слышал, что врагов народа или расстреливают, или же ссылают в отдаленные от родной земли места.

Дождавшись, когда все угомонились и улеглись спать, Аренто тихо выскользнул из полога и вышел на волю. Стояла предвесенняя тишина. Мимо полной луны плыло легкое облачко, такое нежное и тонкое, что оно не затмевало серебристого света, и сквозь него просвечивали яркие звезды. Теперь все это будет светить и сиять без него, подумал Аренто, выдергивая из тонких пыжиковых штанов шнурок.

Обойдя ярангу, пристроился у стены, обращенной к склону горы, освободил конец лахтачьего ремня, которым был оплетен рэтэм, чтобы его не унесло ветром. Сделал петлю, конец шнура привязал к ремню и подтащил к стене ранее прислоненную к яранге легковую нарту. Он не спешил надевать на шею петлю: до утра еще далеко, и он хотел в последний раз насладиться красотой весенней тундровой ночи. Сколько бывало таких ночей, и он, отягощенный заботами об оленях, о людях стойбища, не находил времени, чтобы остановиться и полюбоваться на звездное небо, на луну, кутающуюся в легкое облако, послушать великую, белую тишину снегов! И как жаль, что это приходит только на исходе жизни, в те недолгие минуты, когда в последний раз смотришь на мир открытыми глазами!

Только бы хватило сил не сорвать петлю в последний момент! Аренто приладил витой шнурок на шею, глубоко упрятав его под меховой воротник, последний раз глянул на звездное небо и стал медленно опускаться на нарту, постепенно натягивая петлю. Шнурок глубоко врезался в кожу, и это было самое больное. Немного потерпев, Аренто почувствовал, как затуманивается сознание, и он сел на нарту уже когда в глазах наступила темнота.

Атату разбудил каюр Гатле.

— Аренто повесился.

— Как повесился? — не сразу уразумел сонный с похмелья Атата.

— На шнурке от собственных меховых штанов, — уточнил Гатле.

— Какой плохой человек! — Атата произнес самое страшное чукотское ругательство. — Как же он подвел меня!

Атата чувствовал себя как охотник, у которого из-под носа увели добычу. Так и было: он считал для себя главным достижением даже не то, что он увеличит поголовье оленьего стада в колхозе «Новая жизнь» на несколько тысяч голов, а положит к ногам советского государства очередного врага народа. Именно за это, как полагал Атата, власти давали самые высокие награды, и он рассчитывал украсить свой новенький мундир орденом. Кому теперь нужен этот труп?

Но он категорически отказал родственникам в просьбе о похоронах. Пусть хоть и мертвого, но он должен доставить Аренто властям и предъявить руководству Чукотского национального округа как веское доказательство очередного успеха исполнения сталинской национальной политики.

Обратно ехали страшно долго. Медленно двигалось оленье стадо, медленно шли нарты, особенно та, на которой, обернутое в белую оленью шкуру, лежало тело одного из недавних хозяев Анадырской тундры.

Атата ехал в середине каравана на собственной нарте, предаваясь невеселым размышлениям. Победа над стойбищем Аренто досталась слишком легко, чтобы ею гордиться. Да еще вместо живого врага народа, которого можно было бы всенародно судить да еще приговорить к смертной казни или же к долгому заключению в лагерях, он везет бессловесный труп.