Кристина Ривуар - Раннее утро. Его звали Бой

— А я работаю в лавке только летом, — ответил Пьер. — И брат мой Мигель тоже. Он только летом работает в винной лавке. Летом в Андай-пляже можно хорошо заработать. А на эти деньги мы прикупаем овец.

— Хорошая мысль, — одобрила Мария Сантюк.

— И потом, мы хотим обзавестись семьей, трое старших: Мигель, Элиза и я. А для этого надо деньжат накопить.

А тут и я подошла. Я ходила в лавочки возле отеля «Эскуальдуна» купить кое-что для дам. Сперва в аптеке купила уксуса Бюлли (он для всего годится: и когда ноги опухают, и от укуса комаров, и при потении). Потом в парфюмерном магазинчике купила масло Фебюс и пудру Пофин для мадмуазель Долли штукатурить себе физиономию и наконец зашла к продавцу лекарственных трав — в доме кончились черешки вишни для настойки госпожи Жаки, и это оказалось для нее хорошим поводом закатить после обеда истерику.

С прошедшего бала 14 июля я не встречала никого из новых своих друзей, и мне захотелось пройти перед винным магазином, перед галантереей и почтой. Я видела толстяка Мигеля: он пересчитывал бутылки, прежде чем расставить их по ящикам, и помахал мне рукой, я тоже ему помахала. Анриетта занималась какой-то дамой, испанкой, которая выбирала себе пуговицы, и улыбнулась мне поверх головы дамы. Подожди меня, Сюзон. Я сказала, что не могу, потому что тороплюсь. То же самое я сказала на почте и Маричу с Жинеттой. Я спешу. Я всегда спешу. Хозяйка, когда посылает меня, всегда говорит: скорей возвращайся, Сюзон. Рыбный магазин довольно далеко от отеля «Эскуальдуна», ближе к той большой пальме, где мы собирались вечером 14 июля, и я подумала: ну что ж, не повидаю Пьера, не увижу, как он нарезает тунца на куски и развешивает на крючья, а потом, сняв, ловко и неторопливо взвешивает на весах. А еще я подумала, что, может, так оно и лучше: пусть сам меня поищет, так будет приличнее, чем мне бегать за ним, ты все же женщина, Сюзон.

И вот, пожалуйста, застаю его за беседой с Марией Сантюк у входа на кухню. Сидит на второй ступеньке, чистенький, улыбается. И Мария с удовольствием беседует с ним, а сама ощипывает каплуна из Собиньяка. Сказать по-честному, я обрадовалась. Прямо скажу, была довольна, что и он меня увидел чистенькой, в повседневной блузке, но чистой. Поверх на мне была надета розовая жакетка без рукавов, я сама связала, очень мне идет. И волосы у меня были хорошо расчесаны и аккуратно уложены в сетку. После обеда мы с Иветтой чистили серебряные приборы. Хорошо еще, что Пьер не застал меня после глаженья, когда я вся мокрая, как картошка в супе, а блузку хоть выжимай, и волосы прилипают к шее. Повезло.

— Ты смотри-ка, так это ж Пьер!

Он быстро встал со своей ступеньки, где сидел, а глаза добрые-добрые, и я подумала: какого же цвета у него глаза, такие красивые?

— Здравствуй, Сюзон, все в порядке?

— Прощай, Пьер, как видишь, все в порядке!

В нашем краю (многие этого не понимают, так что бесполезно объяснять) слово «прощай» означает «привет» и даже, по-моему, звучит еще приятнее. Так что я сказала: прощай, Пьер, как можно ласковее, и подошла к нему, а он встал со ступеньки и пошел ко мне навстречу, и мы пожали друг другу руки. Но когда он слегка потянул меня за руку, чтобы, я думаю, я даже уверена в этом, притянуть к себе и расцеловать, как он это сделал в ту ночь 14 июля, я отстранилась: не захотела, чтобы мужчина целовал меня перед Марией Сантюк, даже в щечки, хоть и похоже было, что она находит Пьера и приличным, и вообще парнем что надо. Но он не настаивал, он понял, чего я стесняюсь, он очень деликатный для крестьянина и торговца рыбой, а я тем временем разглядела цвет его глаз: они у него оказались серо-зелеными, как листья папоротника в мае, под соснами. И я подумала, вот те на, из-за глаз Пьера я прямо-таки в поэзию ударилась, вспомнилась школа в Мурлосе, когда я писала красивые сочинения о природе и временах года, а учительница, мадмуазель Лакасень, читала их перед всем классом и говорила мне:

— А знаешь, ты могла бы тоже стать учительницей, Сюзон, если бы захотела продолжать учебу после окончания школы.

Но по окончании школы я не продолжила учебу и не стала учительницей. И даже не стала кружевницей или белошвейкой в Даксе или в Бордо. Я стала второй горничной у госпожи Малегасс, и хотя она настоящая дама и дом у нее — хороший дом, иногда меня это угнетает. Вот и сейчас, по правде говоря, мне стало очень тяжело, когда Пьер сказал:

— Ну как, пойдем погуляем? Погуляем, посидим за столиком со стаканчиком вина в том кафе по дороге в Андай-город, где сидели в прошлый раз?

— Не могу, Пьер. Ведь правда же, Мария, я не могу?

— Нет, Пьер, — сказала Мария. — Разрешите, я тоже буду звать вас просто Пьер? Сюзон не может взять и так вот просто уйти. Она должна накрыть на стол, подать ужин, вымыть посуду. А потом — расстелить постели на ночь.

Пьер, кажется, не обиделся. Он спокойно, не хмуря брови, выслушал перечень моих обязанностей.

— А после постелей? — спросил он.

К этому времени Мария уже кончила ощипывать каплуна. Тазик был полон перьев, а каплун лежал у нее на коленях, голова его болталась, нахмуренная из-за смерти, но клюв был приоткрыт, будто каплун собирался закричать, а жирное желтое тельце его лежало, развалившись, как тело какого-нибудь купальщика на пляже. Кое-где из тушки торчали черные перышки, а вся кожа была покрыта легким пушком, удалить который можно, только опалив над огнем. Мария встала.

— Я пошла на кухню, — сказала она, — доделаю остальное у плиты.

— Давайте, Мария, я отнесу вам тазик с перьями, — сказала я.

— Давайте лучше я, — сказал Пьер.

И мы прошествовали все втроем, один за другим, по шести ступенькам, ведущим на кухню. Впереди — Мария с ощипанным каплуном. За ней — я с покупками для дам. А за мной — Пьер с тазиком, полным перьев. И тут Мария сказала:

— Можно предложить вам стаканчик вина, Пьер?

— С удовольствием, — ответил он.

Хозяйка одобряет то, что Мария угощает приличных людей: поставщиков, почтальонов, рабочих, приходящих что-нибудь починить в доме, какую-нибудь сломанную плитку, или прочистить в ванной засорившуюся раковину, или исправить подтекающую трубу (хозяйка запрещает пускать в дом цыган, не говоря уже о том, чтобы угощать их вином). Она никогда не возражает, увидев в книге расходов Марии: угощение вином посетителя. И вот, прежде чем опалить каплуна на огне, Мария подошла к буфету, достала три стаканчика, достала со льда бутылку белого вина для посетителей и налила прохладный, красивый напиток в стаканы. И я чокнулась с Пьером. И Мария тоже, себе она налила совсем немного, на донышке.

— Ваше здоровье, Пьер!

— Ваше здоровье, мадам Мария! Твое здоровье, Сюзон!

— Твое здоровье, Пьер!

— За цыпленка по-баскски, приготовленного вашей сестрой Элизой! — добавила Мария Сантюк.