Кристина Ривуар - Раннее утро. Его звали Бой

— Приедете попробовать, мадам Мария? Приедете в Сар вместе с Сюзон?

— Я не отказываюсь, — сказала Мария и улыбнулась доброй и лукавой улыбкой.

— Все будут очень рады, — сказал Пьер. Его глаза цвета майского папоротника. Стакан вина, поднесенный ко рту, весь его облик крепкого здорового парня. Я пила вместе с ними, и голова у меня уже немного кружилась, чуть-чуть, ровно столько, сколько нужно, чтобы чувствовать себя красивой, в моей розовой жилеточке, и гордой, что он, Пьер, разыскал меня. А Мария как бы благословляла нас. Такие минуты не забываются.

— Скажите, мадам Мария, как по-вашему, я могу прийти попозже? — спросил Пьер. — Когда Сюзон кончит расстилать постели, она смогла бы выйти со мной ненадолго?

— Ненадолго, почему же нет? — ответила Мария Сантюк, даже не взглянув на меня.

— Правда, Мария? — воскликнула я. — Можно даже не спрашивать разрешения у хозяйки?

— Если хозяйке что-нибудь понадобится, я всегда здесь.

— А мадам Жаки?

— А Иветта на что? — ответила Мария Сантюк. — У нее что, руки отсохли?

— Это что у меня отсохло?

Иветта. Легка на помине. Она увидела Пьера, вино, стаканы. Глаза ее заблестели. Она сказала:

— Прощай, Пьер, как твоя жизнь с тех пор, после фейерверка и бала?

Он ответил:

— Очень хорошо, Иветта, а твоя?

И Мария протянула Иветте свой стакан, на этот раз полный, и та не заставила себя упрашивать, чокнулась с Пьером и выпила.

— Твое здоровье, Пьер!

Тут я воспользовалась ее хорошим настроением и говорю:

— Я пройдусь немного с Пьером, Мария разрешила, а ты ведь на месте, Иветта, если мадам Жаки вдруг позовет, с ней ведь никогда ничего наперед не знаешь, поправишь ей простыни?

— Ну конечно, Сюзон, руки-то у меня еще пока не отсохли, — ответила моя добрая худышка Иветта.

А потом все пошло как нельзя лучше. Дамы устали от жары, есть не захотели, от ужина отказались и улеглись спозаранку, дети — тоже. Хильдегарда как раз только что получила от госпожи Макс новую книгу на английском, помню даже ее название: «David Coupefil», я вообще очень хорошо запомнила все, что происходило в тот вечер, так вот, Хильдегарда пошла к себе, даже десерта не поела, а мсье Бой поехал в Сен-Жан-де-Люз с мадмуазель Долли, они собирались покататься на яхте. На этот раз я не сердилась на него, не вспоминала о давным-давно обещанной прогулке на лодке, я не думала о мсье Бое, видит Бог, я думала о Пьере, о том, как мы пойдем с ним к морю, как зайдем в то самое кафе, где были 14 июля, выпьем вина, или лимонаду, или ликеру. Так что, помыв посуду и постелив дамам и детям постели, я сразу пошла пожелать хозяйке спокойной ночи. Она мне ответила: спокойной ночи.

Я спросила:

— Я больше не нужна?

— Нет, не нужна, спасибо, до завтра, Сюзон.

Я как на крыльях поднялась к себе, сняла перед маленьким зеркальцем сетку с волос, распустила их, а потом повязала праздничной лентой, которую мне дала мадам Макс. Сняла рабочий халат, надела вместо него юбку, а розовую жакетку без рукавов оставила. Пьер пришел, когда уже совсем стемнело. Наверху, в комнатах дам, было тихо. Мария Сантюк сказала:

— Мы ждали вас, Пьер. Можете забирать Сюзон, но чтобы до двенадцати она вернулась. А то завтра будет валиться с ног от усталости.

— Обещаю, — ответил Пьер. — До свидания, мадам Мария. До свидания, Иветта.

— Спасибо, Мария, — сказала я. — Спокойной ночи, Иветта.

— Хорошей вам прогулки, Сюзон и Пьер, — сказала Иветта.

Она ничем не намекнула, что мне больше повезло, чем ей, что Альбер, шофер с лицом актера, не стал ее искать после 14 июля, может, она так и подумала, но ничего не сказала, она ведь не завистливая, наша добрая худышка Иветта. А мы с Пьером спокойно спустились друг за дружкой по ступенькам и пошли. Он, во всяком случае, выглядел спокойным. А я? Я? Ну, я дала ему взять себя под руку, это не зазорно. Когда мужчина прогуливается с женщиной, он может взять ее под руку. Пришли мы на мол, а он и говорит:

— Смотри, Сюзон, какое море красивое! Жаль, что солнца нет и нельзя искупаться.

— А я звезды люблю не меньше, чем солнце, — говорю я, — и люблю смотреть на море не меньше, чем купаться в нем.

— Правда?

— Правда.

— Ну и хорошо!

Он положил руку мне на талию, я немного напряглась, но не стала говорить: эй, полегче, оставь мою талию! Он сказал:

— Какая у тебя талия тоненькая, Сюзон!

А я, глядя на звезды, сказала:

— Вроде да.

— У тебя тонкая талия, красивые волосы, красивые ресницы, глаза как…

Я не дала ему закончить:

— Как у собак из нашей деревни. У нас в Мурлосе есть собака, Булу ее кличут, она белая, а морда черная, морда, как у таксы, хвост, как у охотничьей собаки, а глаза, как у меня, черные. Глаза как глаза. Вот и все.

Я не добавила: зато у тебя, Пьер, глаза, как папоротник в мае. Так далеко ушло в прошлое то время, когда я училась в школе у мадмуазель Лакасень, и мне не хотелось, чтобы Пьер смеялся надо мной.

— Смешная ты, Сюзон, и очень милая. Мне бы хотелось, чтобы ты приехала в Сар и отведала бы нашей кухни вместе с мадам Марией.

— Она не мадам. Она мадмуазель Мария. Она никогда не была замужем, Мария Сантюк. Она нанялась к покойному хозяину в услужение, когда ей было четырнадцать лет.

— А я называю ее мадам, — сказал Пьер. — Она дама, даже если и не была замужем, мадам Мария. Так ты приедешь с ней в Сар? Ответь, Сюзон.

— Мы приедем.

— Когда?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Нет, Пьер, не знаю.

— Мадам Мария мне скажет когда, — сказал Пьер.

Мы пришли в то самое кафе, где были 14 июля. Вошли, поздоровались с хозяином, баском, у которого горбинка на носу была много заметнее, чем у Пьера. Он узнал меня. «Как у вас жизнь с того вечера, мадмуазель?» — «Хорошо», — сказала я и улыбнулась. Пьер провел меня к столику в самом углу, и мы сели. Сели не друг против друга, а рядом. Кроме нас в кафе было еще только шесть человек, три пары, и я бы запомнила их лица (я запомнила все, что было в тот вечер), если бы они сидели напротив нас, но они не обращали на нас никакого внимания, были заняты только друг другом, каждая пара в себе или сама по себе, не знаю уж как лучше сказать. Даже не спросив меня, Пьер заказал две изарры, и хозяин принес нам два стаканчика, а в них была изарра, золотистая, как солнце. Мы чокнулись, и Пьер взял мою левую руку своей правой рукой и пил, держа стакан в левой руке, а я, я держала свой стакан, как обычно, в правой.

— Ты мне нравишься, Сюзон, — сказал Пьер. — Я хочу, чтобы мы по-настоящему подружились. А ты?

— Я?

— Да, ты, ты. Ты, Сюзон Пистелеб.

— Откуда ты знаешь мою фамилию?

— Мне мадам Мария сказала.

— А у тебя, какая фамилия у тебя?

— Аррамбюрю, странная, ты не находишь?

— Да нет. Пьер Аррамбюрю — звучит неплохо.

— Сюзон Пистелеб — тоже хорошо звучит. Хочешь, будем дружить, а, Сюзон?