Кристина Ривуар - Раннее утро. Его звали Бой

Мадам Ришар меня знает, потому что я иногда захожу к ней с младшими девочками госпожи Макс. Я беру их с собой, отправляясь за покупками для хозяек, и госпожа Макс дает мне мелочь, чтобы дочки немножко поиграли. И Пьера она знает: рыбная лавка находится всего в десяти метрах от японского бильярда. Они обмениваются: кулек креветок за две партии в бильярд или один краб за три партии.

В этот вечер мы оказались у госпожи Ришар первыми клиентами. Увидев нас с Пьером, — мы вошли, взявшись за руки, — она заулыбалась всем своим намалеванным лицом, обнажив все зубы, добрая половина которых — стальные. Под потолком ее павильона бумажные фонарики качались от ветра, долетающего с моря, красивые японские вазочки были выстроены по росту, и нарисованные на них японки казались танцующими — в общем, праздничная картинка.

— Ну что, голубки влюбленные, попытать счастья пришли? — спросила мадам Ришар.

Влюбленные. Она сказала «влюбленные», и это слово меня будто током ударило. Я подумала: такое со мной происходит впервые, до Пьера у меня никогда не было возлюбленного. Мальчишки из Мурлоса не в счет, так, первые опыты. И мсье Бой — тоже не то, и хотя он получил от меня все, что хотел, и твердит, что любит, он все-таки не возлюбленный. Когда человек влюблен — это видно.

— Да, — сказал Пьер, — мы пришли попытать счастья.

Мы встали у двух бильярдов, рядом друг с другом. Мадам Ришар мне первой подала шары, у нее на каждом пальце, кроме большого, были перстни, она вытащила шары из ямок, где они лежали, похожие на яйца, и одним движением руки отправила их в другой конец бильярда, где я их придержала (у меня единственное колечко — на среднем пальце левой руки, оно у меня еще с Бюглоза, на нем ни жемчужинки, ни камушка, только синий эмалевый медальончик с изображением Пресвятой Девы).

— Я жду тебя, чтобы начать, — сказала я Пьеру.

— Какая покорная женщина! — сказала мадам Ришар и подмигнула.

— Вот увидите, она меня сейчас обыграет, — сказал Пьер.

— Не думаю, — сказала я.

Пьер получил все шары на своем бильярде. «Раз, два, три, начали!» — скомандовала мадам Ришар. Мы вместе начали кидать, Пьер и я. С первого же шара я поняла, что он выиграет; кисть его руки сгибалась и разгибалась с точным расчетом — вот так же он разрезал рыбу на куски и взвешивал их на весах с гирями. Шары подчинялись ему так же, как гири на весах, сами катились в свои лунки, а мои шары летели как попало, издевались надо мной, подкатывались к лункам, чуть ли не задевая их, иногда даже делали вид, что вот-вот упадут в лунку, но как только я уже собиралась кричать «попала!», они — раз! — и спокойно укатывались прочь. Я их ругала, обзывала по-всякому, говорила: глупые, мерзкие шары, вы издеваетесь надо мной, а про себя думала: ну и мазила же ты, Сюзон, как же плохо ты играешь в японский бильярд.

— Ты слишком сильно кидаешь, — сказал Пьер, — кидай помягче.

А я его поддразнивала:

— И вовсе не поэтому, а по другой причине.

Он посмотрел на меня своими папоротниковыми глазами:

— По какой?

— Что я тебе только что говорила, когда мы сюда шли?

— Ах ты, злюка Сюзон!

— Кому везет в игре, тому не везет в…

— Прекрати, негодница!

Он и смеялся и не смеялся. Мадам Ришар следила за нами, слегка приоткрыв рот со своими стальными зубами. А я нарочно стала играть как попало, кидала шары в три раза сильнее, чем надо, они даже не успевали покружиться вокруг лунок, а прямиком катились на выход, мне нравилось проигрывать, нравилось чувствовать на себе смеющийся и одновременно серьезный взгляд Пьера, который обволакивал меня всю добротой и вниманием. И еще тем, чего так давно мне хотелось и чего мне никогда не доставалось — уважением. Да, Пьер Аррамбюрю смотрел на меня с уважением, пока я как попало играла в японский бильярд, нарочно проигрывая, чтобы показать ему, не говоря ни слова, как мне хорошо с ним и все такое.

— А ты здорово играешь, Пьер Аррамбюрю, — сказала я. — Ты умеешь выигрывать.

— Это ты мне приносишь удачу, Сюзон Пистелеб.

Сыграв по пять партий, мы остановились. Мадам Ришар протянула мне две ленточки серпантина и баночку кашу.

— Это вам утешительный приз, — сказала она. А Пьеру предложила выбирать.

— Из чего выбирать? — спросил Пьер.

— Хотите из вазочек, хотите из колечек, — сказала мадам Ришар.

Она вынула из-под кассы шкатулку и открыла ее. А там лежали кольца, похожие на те, что были у нее на пальцах. С камушками всех цветов.

— Что ты хочешь, Сюзон? — обратился ко мне Пьер. — Вазочку или кольцо?

— Ты выиграл, ты и выбирай.

Он не стал колебаться. Оставил в стороне вазочки и наклонился над шкатулкой с кольцами. Вынул оттуда три золоченых колечка с разными камушками: розовым, сиреневым и нежно-голубым, почти зеленым.

— Выбирай, Сюзон, — сказал Пьер.

Я выбрала голубовато-зеленый. Горло у меня перехватило, и я, наверное, была вся пунцово-красная, особенно рядом с бумажными фонариками, качавшимися на ветру, который дул со стороны моря.

— На какую руку надеть? — спросил Пьер.

— На правую. На левой у меня кольцо из Бюглоза.

— Давай, я тебе его надену.

Я протянула правую руку. Для безымянного пальца кольцо было слишком велико.

— У тебя слишком тонкие пальцы, Сюзон, — сказал Пьер.

— Ничего, — сказала я, — все равно я хочу именно это кольцо, мне нравится камушек. Надень его на средний палец. Кольцо на среднем пальце — это хорошо, так девушки носят.

Мадам Ришар опять криво улыбнулась своей стальной улыбкой. Она сказала нам: до свидания, молодые люди, до скорого, а то тут ко мне пришли другие клиенты, которые хотят поиграть на бильярде, целая семья. Пьер проводил меня до виллы. До самого тамариска, под которым он меня целует, мы шли молча. Он целовал меня на этот раз, наверное, дольше обычного, хотя я и не считала. Только, когда мы расставались и когда я ему сказала спасибо за кольцо, он попросил меня:

— Послушай, Сюзон, в какой-нибудь вечер надень колечко на левую руку, чтобы доставить мне удовольствие.

Мама уехала, папа ее похитил, так он сказал и повторил раз десять, радостно, но без улыбки: я похищаю свою жену. Вечером, 7 августа, они сели в парижский поезд (вернутся 20-го утром). Дядя Бой проводил их до Байонны на старой бабушкиной машине «вуазен» (в «толботе» мало места для багажа, а папа не любит, когда кто-нибудь, кроме него, ведет его «пежо»). Родители разрешили мне проводить их до вокзала. Я села на откидное сиденье напротив мамы, она была в бежевом льняном жакете, в синей фуляровой юбке, а на голове — шляпка из рисовой соломки такого же цвета. У нее был взволнованный вид, она сказала мне: Хильдегарда, я рассчитываю на тебя, в день не больше трех купаний в море и не больше одной порции мороженого, будь ласкова с сестренками, не тирань Жизель, следи, чтобы Надя съедала всю свою овсянку, а перед сном молитесь вместе у моей кровати.