Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

Я настоял, чтобы Марина надела спасательный жилет. В ластах и маске с трубкой она стала похожа на карикатурную рыбу. Ни одно из прозвищ, данное ей ранее, сейчас не подходило — ни акула, ни мурена, ни все остальное. Смешная игрушечная лягушка в спасательном жилете.

Я плавал вокруг этой самой лягушки, и больше смотрел на нее (как бы не утонула или не захлебнулась), нежели на красоты подводного мира, действительно изумительного. Естественность пейзажа, непугливость водяных тварей, которые, казалось, не обращали никакого внимания на людей, — всё лишь отдаленно напоминало аквариум. Рыбы были свободны, а потому горды, я бы даже сказал, что они, между собой — хищники и жертвы, все вместе и каждая по отдельности, презирали нас, наблюдателей.

Марина-лягушка-поплавок лежала на поверхности воды опустив лицо в маске, я слышал ее громкое дыхание через трубку, восхищенные возгласы, задавленные маской и водой — да, я их слышал! И удивлялся, как можно так… удивляться.

Вдруг Марина подняла голову, сорвала маску с лица и громко… нет, не закричала — заорала (победно, восторженно и страшно одновременно):

— Акула! А-а-акуууу-лаааа!..

Сбоку раздался не менее протяжный женский крик, более тонкий и пронзительный, повторенный другими голосами, в том числе мужскими и детскими. Вода вспенилась: все ныряльщики, как на соревнованиях по плаванью вольный стилем, замахали конечностями, бросились к катеру. Навстречу им прыгали в воду спасатели в черных облегающих костюмах.

Ну да, всё по законам жанра. Сейчас крылатая акула откусит кому-нибудь ногу, и об этом напишут в газетах, покажут по телевидению, растащат по Интернету. А потом мы скажем — это было с нами (если, конечно, акула не выберет меня или Марину, — тогда хвастаться будет нечем). Марина, взволнованная совсем немного, по сравнению с паникующей публикой, спросила у меня:

— А ты почему не плывешь?

Это было и вовсе неожиданно — она не выглядела ни испуганной, ни даже смятенной, притом, что вокруг кипел переполох и виной ему была моя прелестница.

— Ты пошутила?

Она наконец обратила внимание на уплывающих от нас ныряльщиков и плывущих к нам спасателей.

— Нет, там действительно, появилась сбоку вот такая, знаешь, как торпедка, только вытянутая, как стрела! — она оправдывалась.

Она никогда не умела оправдываться или даже извиняться, во всяком случае, со мной.

— Поплыли, — потребовал я.

— Я еще не всё посмотрела, там, знаешь, грот…

— Я тебе сейчас дам грот!..

Я повернул ее спиной к себе, зацепил одной рукой за жилет, другой греб. Она не препятствовала моим усилиям, но и не помогала. Получалось медленно, но все же мы приближались к катеру, с которого уже в мегафон кричали по-английски так, что я ничего не понимал.

Марина, кажется, что-то с удовольствием мурлыкала. Она как бы каталась. Она была пассажиркой, а я водяным рикшей. Что-то мне прокричала, но я уловил только одну фразу: «Если она откусит мне ногу, ни в коем случае не спасай!»

Не спасай… Да я готов утопить тебя сейчас же. Содрать спасательный жилет, и утопить. В этой красоте, прописанной эскулапом для твоего змеиного здоровья, проститутка, арабская путана.

Спасатели едва успели вытащить из воды литовку, которая была велика телом, ее заволокли на палубу. Она была без сознания. Спасатели профессионально с ней обошлись, очистили легкие от воды, она быстро ожила.

Мы возвращались.

Все молчали. Только звук мотора. Мы с Мариной сидели рядом с рулевым, который был угрюм, иногда кидал на нас осуждающие взгляды. Марина всю дорогу смотрела за борт, ни разу не обернулась. Первая пошла к выходу, оставив меня в хвосте очереди. Ко мне подошел муж пострадавшей литовки, потянул за локоть:

— Товарищ, — так и сказал, — вы извините, конечно, но ваша жена идиотка, она больная? Я это сразу понял, когда она к нам прилипла. Что вам было нужно? Знакомых в Шенгенской зоне?..

Мне не хотелось ни о чем думать, тем более говорить, но Шенгенская зона!.. Я почувствовал, что у меня изменилась мимика, поплыли лицевые мускулы.

— Да, она больна. Извините.

— Ах, вам смешно? — разочарованно протянул литовец и обиженно отпрянул.

— Нет! — я потер лицо ладонями. — Это нервное. Мы с ней семья идиотов.

Встреча Нового года без снега — эка невидаль. На просторах России всё возможно. Но чтобы жара, и у ног теплое море? Чтобы позагорать и даже (если вы прибыли два-три дня назад) — сгореть, днем, на горячем лежаке, а вечером — ресторан, разукрашенный гирляндами, облагороженный артистами, с плакатами «С Новым годом», «Happy New Year» и прочими привычными благоглупостями.

В данный момент большинство отдыхающих — русские. Но для Большого шефа, как его называет персонал отеля, это не имеет значения — вот бы он ради этого изучал язык дикарей. Его язык — для людей, то есть английский.

Big chief — действительно большой смуглый человек лет шестидесяти, крупные черты лица, руки как грабли, в классическом европейском костюме, при галстуке. Громко рокочет в микрофон:

— Ladies and gentlemen! May the New Year come with all…

Далее следует бодрый спич, который мне, как и Марине, уже трудно воспринимать — наш инглиш слаб. Мудрый Иосиф, сидящий с нами за одним столом, вполголоса переводит:

— Позвольте Новому Году прийти со всем, что есть в жизни — счастьем, радостью, успехом, процветанием, счастливого Нового Года!

Дальше — обыкновенная русская пьянка, как в заурядном кабаке, под знакомую музыку (вперемежку — русские и англоязычные хиты), если бы не экзотика в виде местных жителей, наряженных в настоящую арабскую одежду — длинные балахоны, чалмы. Задействован весь персонал отеля. Максимка стоит скромно у стола с напитками, одетый, насколько мне известно, в галабею — просторную белую рубаху до пят, на голове платок-куфия. Он наполняет бокалы и рюмки, иногда помахивает кому-нибудь своей черной ладошкой.

Захмелев после бренди, я стал искать нашего великого целителя, покорителя всех дамских сердец, великого воина, героя, «победителя» израильтян всея Синая — Шера. Я представлял его одетого в нелепую для него местную одежду — чего не сделаешь ради того, чтобы угодить начальству, дающему тебе разрешение практиковать на его территории, чтобы ты мог зарабатывать свои фунты и отвозить их прожорливому семейству. Конечно, я сейчас найду его, мы вместе с Мариной подойдем к нему и пошутим-пошутим, конечно, пошутим. А он будет улыбаться, как нищий угодливый сын пустыни, наконец в своем истинном образе, а не в подобии европейца, до которого ему…

Я действительно, скоро нашел Шера.

Смуглый эскулап, к моему разочарованию, одетый в черный костюм, при галстуке, в пику скоморошным соотечественникам, скрестив руки на груди, стоял в уголке, под сенью пальмы, и как-то, мне показалось, снисходительно смотрел на весь наш селебрейт, на услужливость соплеменников, на разгул и беспутство русских, на поглупевшие лица пьяных мужчин, на откровенные лица женщин, ставших развратными в движениях, в мимике, в возгласах.