Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

— Тебе же нельзя, — сказал я устало, таким же тоном, как недавно сказал Шер (я, кажется, невольно его скопировал): «Ты цыган».

— Да что ты говоришь! — удивилась Марина, гася в пепельнице окурок. — А кому можно? Я купалась. С Иосифом. Мы искали тебя. Увидели с Шером. Вы резвились в воде, как два влюблённых гомосексуалиста. Красиво. Решили не беспокоить. Вам нужно было пообщаться. Вы, наверно, схлестнулись на почве политики. А Иосиф просто составил мне компанию. Как рыцарь. Как бывший инженер по технике безопасности, оказывается. Не ревнуй. Боже, как хорошо, что ты не ревнуешь, как я устала от этого.

— Еще чего не хватало, — буркнул я.

— Я только что прочистила желудок, как заново народилась. Меня постоянно тошнит. Ой, это я что, мокрая, не переоделась?

Я присел рядом с ней, присел прямо на теплый кафельный пол, она по-матерински притянула мою голову, уложила на свои холодные коленки.

— Это хорошо, что ты меня не любишь, — сказала она устало. По крайней мере, я знаю, что от меня тебе не будет плохо. Хватит с меня. Happy new year. Ты ведь знаешь перевод. А мне тоже Иосиф перевёл. «Sometimes I see…» Красивый перевод, я запомнила, потому что близко…

Она заговорила, гладя мою голову:

— «Иногда мне кажется, какой дивный новый год, мир. Цветущий на… на пепле наших жизней. Да, человек наивен. Он думает, что всё будет ништяк. Идя на глиняных ногах. Не подозревая, что сбился с пути. И продолжает идти…»

— Так? — она нагнулась, заглянула мне в глаза.

— Наверно. — Я прикрыл веки, постарался улыбнуться. — Приблизительно. Не бери в голову. Не понимай буквально. Переводов много. И разных песен тоже много, веселых, а не только… «Keeps on going anyway…»

— Any-way, — произнесла она тихо, по слогам. — Это я даже без Иосифа понимаю. Anyway. Выйдем наружу, здесь душно.

Мы сидели на берегу, дожидаясь рассвета, как будто только с ним можно было зафиксировать приход нового года. Приходил новый год и новый день, угасала страна Иордания.

— Ладно, ты не рассказываешь подробности, как будто у тебя не было прошлого. Тебе так, наверное, удобно. Ну и ладно. Я сполна компенсирую своим… своими подробностями, нараспашку. А просто скажи честно. Скажешь?

— Не знаю, — сказал я честно.

— Та аборигенка, ненка. Та женщина. Она сломала тебе жизнь?

— Глупости.

— Если у тебя ничего не поломано, тогда я не пойму, чем ты живешь? Я до сих пор, глупая, не пойму, чем. Только не говори, что живешь мной. Мной и со мной — это не одно и то же, это разное, совершенно.

— Не забивай голову.

— Ты пустой. Нет, не глупый, а… опустошённый, как будто в тебе всё помяли, поломали, раскрошили, потом из тебя все выбили, вытряхнули. Сломали?

Я попытался засмеяться, не получилось, тогда сделал серьезное лицо. Устал паясничать.

— А почему ты не предполагаешь, что это я кому-то сломал жизнь?

— Ага, получилась. Это моя провокация, а ты стал оправдываться. Не хочется выглядеть пустым и слабым? Вот чем тебя можно пронять. А ведь правда, есть такой вариант. Что ты — кому-то. Сказал, значит, не эгоист. Не то что я. Это у меня весь мир — вокруг, а я такая в центре, красивая и несчастная. Рядом с тобой прямо стыдно за себя. Ну и связался же ты…

Рассвет. Не спеша по берегу двигалась длинноногая птица, которую я назвал цаплей, целилась во что-то под ногами. Завтра мы идём к границе. Сегодня уже нет сил.

— Счастливого вам пути! — напутствовал нас вечером Иосиф, помахивая из-за лоджиевого бордерлайна банкой пива. — Эх, жаль, я уже там в этот заезд побывал, а то бы с удовольствием был вашим гидом. Мне почему-то кажется, ребята, что после этого похода ваша жизнь изменится.

— В какую сторону? — веско, серьезно спросила Марина, что не вполне вязалось с всегдашним, облегченным тоном наших с Иосифом бесед. — В лучшую или в худшую? Только честно, плиз!

Иосифу уже не отделаться шуткой, хотя и мог бы. Но порядочность и независимость позволяют ему сейчас не шутить (или не совсем шутить):

— В сторону, скажем так, определенности. Возможно, мы не увидимся, разминёмся, у меня тоже дела, и здесь, и там, и сям. Дела и относительная свобода. В молодости мечтал о таком. Запишите мой телефон и электронный адрес.

Он продолжил без всякого перехода:

— Кажется, в прошлой жизни я был актером. Я в молодости стеснялся лицедействовать, а теперь, в эпоху Интернета, можно оттянуться. Я повторяюсь? Да, я повторяюсь. Возраст, склероз… Звоните, пишите!..

Мы вышли из отеля, поднялись по широкой гранитной лестнице, ведущей прямо от пляжа к раскаленной асфальтовой дороге, пахнущей нефтью. Налево — в сторону африканского континента, через Суэцкий канал, Нил, Каир. Направо — borderline, Израиль.

Какое-то время стоим, будто раздумываем, куда идти. Мимо проезжают редкие машины. Половина из них — с военными, сидящими на открытых кузовах. Почти каждое авто сигналит: водители добродушно машут, улыбаются, некоторые притормаживают: «Taxi?» — и, получив отрицательный ответ, уезжают.

Мы идем к границе пешком. Асфальтовая, вихляющая в стороны дорога с неширокими обочинами. Левая обочина — обыкновенная каменистая полоса, ограниченная горной пустыней. Правая — с пешеходной лентой, местами облагороженная бордюром, за которым, под обрывом, берег залива с редкими постройками.

Вот на берегу показался небольшой военный лагерь со «скворечником» — наблюдательной вышкой с часовым. Нам сверху видно все скудное устройство огороженной базы: небольшие здания, плац, спортивная площадка. На площадке — военные (половина белых, половина черных), большие и медленные как непугливые лоси в заповеднике, встав в большой круг, играют в сонный, ленивый волейбол. Кажется, это «миротворцы». Наверное, это всё, чем они здесь занимаются. Ну и хорошо.

Мнится, что Марина слишком долго и как-то по-особенному смотрит в сторону поста. Смутно улыбается. Наверное, представляет вместо меня какого-нибудь лося, и влюбляется в него — быстро, мгновениями. Это нормально.

Она без устали фотографирует все, что попадается на пути.

Через полчаса пути нас стала догонять… песня. Мы увидели двух людей, высокого мужчину и миниатюрную женщину, идущих вслед за нами, расстояние между нами быстро сокращалось.

Они шли и при этом бодро, вернее, бодрясь, пели; песня была допингом, наверное, уже долгого пути по солнечной пустыне. Они были похожи на представителей местного народа, смуглые лица (девушка в свободных черных шароварах, полностью закрывающих ноги, в «арабском» платке, мужчина ничем особенным не выделялся — джинсы, красная футболка, высокий рюкзак за крепкими плечами). Если это арабы, то нездешние — в глазах и осанке читалась иная, более свободная, раскованная цивилизация.

— Hi! — крикнула девушка еще издали, когда расстояние стало достаточным для того, чтобы наши глаза встретились.