Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

— Нет, — вдруг потупившись, возразил арапчонок, — милица!.. Милица мне надо.

— В милицию? — воскликнула Марина. — Откуда у вас тут милиция?

Максимка не понимал вопроса. А мы не понимали, причем тут милиция. Пока он не сложил ладони лодочкой и не закатил глаза под лоб.

— Ах, молиться тебе надо! — догадалась Марина. — Ну иди, молись, ловелас.

Максимка зашагал прочь.

— Жених! — крикнула Марина вслед и захлопала в ладоши.

Максимка обернулся и кивнул.

В самолете Марину рвало, выворачивало наизнанку. В минуты успокоения она лежала с закрытыми глазами и поглаживала живот. Иногда пальцы двигались к промежности, она с особой силой давила там и тогда постанывала.

Навстречу его каравану, из-за холма, в желтом песчаном мареве, бугристо покачиваясь, наплывал другой караван — одногорбые верблюды, наездники в разноцветных одеждах.

Сахара. Средний, а может быть, древний век. Неизвестность и, сопутствующий ей, трепет от предстоящей встречи. Сейчас раздадутся гортанные призывы, сначала редкие, потом сольются в воинственный гул. И обнажатся мечи, и полетит первая горячая стрела.

Но — нет. Двустороннее движение. Мимо проплывают величественные скандинавы, рубленные, невозмутимые лица. Потом будет второй караван, за ним третий… Улыбчивые смуглые итальянцы, белесые веснушчатые немцы и не обращающие ни на кого внимания англичане. И так всю дорогу. Как будто там, за спиной мужчины, идет отбор на какой-нибудь ковчег, скоро отплывающий, чтобы осеменить новую, еще неведомую землю. Можно пофантазировать и предположить, что там с особой тщательностью отбирают женщин, которых будет на ковчеге большинство. Мужчина оглядывает свой караван, состоящий из полусотни русскоговорящих людей, больше половины из них — женщины, в основном молодые. Караван останавливается, чтобы через несколько минут отдыха развернуться в сторону караван-сарая, домой. Если отбор на ковчег будет «по красоте», то все его соседки по каравану попадут на челн избранных. «Лучше девушек наших нет на свете, друзья!»

Но, скорее всего, если бы такая ковчег-селекция состоялась, то отобрали бы по справедливости — каждой твари по паре (как отвратительно порой звучат невинные, даже библейские слова…)

Поводыри, арабские юноши, отпускают веревки, и верблюды — корабли пустыни — послушно останавливаются. Можно спокойно фотографироваться. Каждый юноша — фотограф, только дайте ему свою камеру.

— Эй, Али-баба, что там? — кричит женщина, спутница мужчины, поводырю по имени Рамзи.

Красивая волоокая блондинка, жеманная и игривая, всю дорогу визжит и восторгается. Такая ему досталась — просто два их верблюда в одной связке. Каждой связке — поводырь.

Его черный «корабль» и ее — почти белая «кораблица» обнюхивают друг друга.

— Они целуются! — кричит волоокая, целится на влюбленных телефоном. — Молодцы, не теряйтесь, чего зря стоять! Али-баба, — обращается она к Рамзи, — а что там? — и показывает рукой вдаль. — А там?

— Ливия! — с чистым русским выговором (наверное, наши туристы самые любопытные) отвечает Рамзи, видно не в первый раз.

— О, Саддам Хуссейн?! — восторгается неугомонная туристка.

Мужчина снисходительно смотрит на нее.

— То есть, Муаммар Каддафи! — поправляется небрежная.

— He is dead… — вполголоса говорит Рамзи, и отводит глаза. — Relax…

Возвращение.

На обратном пути блондинка напевает из шлягера:

«Али-баба, возьми меня с собой!»

Вот и караван-сарай, откуда они недавно убыли по туристскому маршруту. Поездка быстро кончается, всего-то часа три на весь маршрут. Корабли пустыни заученно подламывают ноги, опускают зады. Все спешиваются, благодарят погонщиков, каждый своего.

Волоокая, царственным жестом, подарила Рамзи динар.

— Мерси, мадам.

Мужчина протянул арапчонку две монеты.

— Мерси.

Удобная монета — динар. Две трети доллара. Существенная. Даже по рублёвым меркам. А тунисский язык — этакий суржик из арабского, французского, итальянского.

— Такая у них история, — объясняет мужчина любознательной попутчице.

Сейчас они вдвоем плавают в ночном бассейне, расположенном в центре отельного двора. Бассейн окружён столиками, за которыми пьют вино и курят — люди с караванов, недавние наездники. Один, явный европеец, с рубленой лошадиной головой, самозабвенно сосет мундштук кальянной трубки. Вода — парное молоко, звездное небо — купол сказочного шатра в огненной крошке.

— Римская империя, Карфаген, французская колония… — объясняет он дальше.

— Карфаген должен быть разрушен? — перебивает блондинка, с улыбкой поправляя ладошками дыньки в золотистом лифчике. И вдруг, взвизгнув, уходит под воду — встрепенулись караван-туристы за столиками, по-прежнему невозмутим только курильщик кальяна, покачивается над столом гигантский череп…

— Он уже разрушен.

Она не слышит (круги по воде).

«Ух!» — восторженным дельфином вывернулась, выпрыгнула из воды, опять потревожив степенных караванщиков. Череп, весь в дыму, поперхнулся и закашлялся, показал крупные зубы, сейчас заржёт как обкуренный мерин.

«А звезды здесь такие же как у нас, правда? Да погаси ты это дурацкое бра, и от звезд светло. Ой, у меня от виски резкость понизилась, большую медведицу не могу найти. А может, ее здесь и нет? КарфАген! Сколько в этом слове для сердца женского слилось!..

…О, нет, ты не Ганнибал! Ты каннибал!..»

Утром они едут в автобусе соседями по сиденью. У них разные отели, ей выходить раньше. Они должны сделать друг другу подарки на память, она так хочет. Какие? Любые пустяковые, ни в коем случае не дорогие, «чтобы муж и жена не подумали ерунды», символические, для памяти.

Остановка затянулась — водитель колдовал с мотором, гид объявил, что все могут смело погулять часик.

В сувенирных лавках, как и во всех магазинах Туниса — ливийские флаги. Флаг соседней новой, «демократической» страны (на самом деле, как говорят, флаг бывшей монархии): довлеющее черное поле; верх и низ — соответственно, красная и зеленая обечайки; ну и, конечно, небесная картинка в центре — полумесяц с пятиконечной звездой.

Этот флаг во всём — в сувенирах, на обложках тетрадок, записных книжек, на брелоках, авторучках, карандашах, майках, мячах… Как будто это не мягко отшумевший «твиттерной» революцией Тунис, а истекающая кровью Ливия.

В стороне от заправки небольшой уютный магазинчик, которому лучшее название — «Тысяча мелочей».

— О, — обрадовано, с распростертыми руками бежит к ним смуглый человек, — Россия? — Далее скороговоркой — фамилии советского и российских президентов, как пароль.

Далее продавец-тунисец, он же владелец магазина, приветливый, улыбчивый, хорошо разговаривающий по-русски (у него над прилавком висит выцветший советский вымпел — профиль Ленина, «Победителю соцсоревнования» — подарок от русского туриста), объясняет: