Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

Но — хватит.

Болтать — не строить.

Одно в моем затяжном, высокопарно-пошлом, развязном спиче, хорошо, что я не врал, не готовил речь загодя, не заучивал, говорил, что думал и как думал, по настроению, которое есть плод жизни и сиюминутных чувств, в которые вгоняет Стена, когда оказываешься с ней лицом к лицу. Прости, если что не так, не по протоколу.

Я отталкиваюсь от Стены — и ухожу: то ли назад, то ли продолжаю движение вперед. Странное, незнакомое чувство.

Огляделся. Рядом плакал еврей, «весь в пейсах», другой, очкастый, кричал, — все молились, отрывисто кивали, потрясая кистями, в шляпах, засовывали записки в щели стены. Один, в полном иудейском одеянии, смешно подпрыгивал, стараясь закинуть мини-свиток на выступ трехметровой высоты, «выше всех, вне очереди», свиток падал, упрямец ловил его или подбирал с земли и опять подкидывал вверх, белый комочек секунду удерживался на камне и снова срывался.

Прежде чем уйти, я захотел еще раз взглянуть на мой кокон, но глаза слезились — наверное, от ветра и полетевшего невесть откуда взявшегося мусора, и частью этого мусора были и записки, выхолощенные стихией из щелей Стены. И я, неверным зрением, не нашел моей шелковой капсулы. То ли она затерялась среди других «шпаргалок», то ли выпала из щели и отнесена ветром в сторону, и теперь будет шуршать вместе с другими бумажками, ставшими мусором, ползая по каменному полу перед Стеной, пока ее не настигнет метла, и, возможно, ее потом захоронят в Гнизе на Масличной горе.

Это уже не важно; верю, что кокон сделал свое дело: запечатлен в памяти, на жестком диске, оцифрован и так далее в приемной канцелярии… А бабочка, плод созревшей куколки, покинула кокон и улетела — чтобы плодоносить в радости и умереть спокойно. Как и всё, что было до нас и ещё будет при нас, там и здесь, тогда и сейчас.

С меня слетела картонная кипа, которую я, как и все туристы, не имевшие с собой головных уборов, прежде чем подойти к Стене, взял, на подходе к святыне, в специальном лотке и надел на голову. Ермолка-времянка шлёпнулась о Стену, упала, ее поволокло со скрипом — вдоль Стены.

Теперь я был без головного убора, в нелепом состоянии, грешном, по нормам Стены и понятиям тех, кто у нее стоял сейчас плачущими часовыми.

Я думал, что меня укорят и обвинят…

И поэтому я с вызовом смотрел на всех, переводя взгляд с одного на другого.

Но никто не обращал на меня никакого внимания.

Я двинулся вслед за моим уже далеко убежавшим скрипучим ковчегом.

Человек в черной одежде поймал строптивую шапочку, задержав её ногой, поднял, близоруко прищурившись огляделся, ища хозяина пропажи, повернулся и понес к лотку, чтобы положить на место.

Я хотел его окликнуть, но почему-то сразу не смог, а потом понял, что не успел; да и здесь не кричат по мирским поводам…

«Здравствуй, novel-Z.

Ты думал, что и моё имя — это тоже ник, а мой аватар — это не фотография (тем более — моя), а нарисованная инопланетянка…

Все так думают. И папа так говорит (он шутник). Что я с другой планеты. Об этом якобы говорит не только необычное имя, разрез глаз и вообще вся моя „неземная красота“, но и несвойственная современной молодежи „простота“. А папин приятель недавно объявил, что я „таинственно-лунная“, и теперь называет меня то Нефертити, то Селеной, то еще какой-нибудь героиней или богиней. Но это он просто не может без комплиментов. Он утверждает, что сам солнцепоклонник. Говорит, это очень удобно: где бы ты ни был, солнце везде одинаковое — огненный диск. Всё бывает разное: воздух, вода, небо — низкое или высокое, — звездные знаки под разным углом, в зависимости от твоего географического расположения, а вот солнце везде и всегда — круглое и огненное. И всегда связано с детством и родиной. И освещает, вне зависимости от обстоятельств и от твоего расположения, и Детство, и Родину. Говорит, если затоскуешь — смотри на Солнце, не ошибешься, тебе станет легче. И для глаз очень полезно.

Я ему как-то послала это самое стихотворение („Сравнение“), которое тебе понравилось, не всё, а только вот этот отрывок:

Он впечатлительный, но честный, поэтому сказал: ты, конечно, „америки открываешь“, но божью искру этим и тренируют (всегда говорит заковыристо), поэтому давай-ка, размещай свои опусы на поэтических сайтах. И не отстал, пока я не создала литстраничку, как и ты. Кстати, спасибо за критику, возьму твои замечания к сведению. Насчет „неземной красоты“ и прочей „лунности“, я это давно перестала опровергать. Возможно, необычная, согласна, ведь я полукровка. Папа говорит, что смешение рас — это всегда красиво. А „простота“ оттого, что там, где я родилась и воспитывалась, всё по-другому, людям не до хитрости.

Если будет интересно — пиши».

«…Ну вот я и увидела тебя. Приятно, что ты открыл не только имя, но и лицо, это по-мужски. Всё-таки здорово, что прежде чем встретиться, можно с помощью Интернета посмотреть человеку в глаза, услышать. Мне, как и тебе, не нравятся все эти ники, инкогниты — без лица, без голоса, без судьбы. Даже если анонимно режут правду. Это глупость. Правды без лица не бывает. „Смелость труса“. Или „трусость смелого“. Не обижайся, это не о тебе, тем более что ты уже снял маску, хоть я этого и не просила.

Ты так много рассказал о себе, что мне стыдно, что я не сделала того же самого, но ты ведь вчера не давал мне и рта раскрыть, как будто боялся, что мне станет скучно, и я „отключусь“. А я люблю слушать. Поэтому, наверное, ещё никак не соберусь покритиковать твои новеллы, которые, по первому прочтению, мне понравились. Не как „поэтессе“, а как читателю. И, кстати, мой рассказ о себе будет как раз в твою копилку будущих сюжетов (возможно)».

«…Сейчас я учусь в Санкт-Петербурге, в Институте народов Севера, скоро оканчиваю.

А родилась в ямальской тундре (вот тебе и „другая планета“). Потом мама уехала со мной в Надым, там я ходила в детский сад, в школу, то есть выросла в северном городе, в котором практически нет места культуре коренных народов, разве что в специальных кружках и секциях, потому что аборигены живут в своих исторически обусловленных местах — в небольших посёлках. А северные города — это города пришлых людей. Очень современные, с высоким уровнем урбанизации. Люди там живут „двойной жизнью“. Если упрощённо, то зимой работают, а летом семьями выезжают на „Землю“, на югА, за границу. Пока училась в школе, я побывала во многих местах нашей страны и даже за границей. При такой жизни получилось, что мама у меня ненка, а я выросла русской. Так бывает, не удивляйся.