Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

Марина вошла в кураж:

— Баранами или деньгами?

Максимка поддержал ее тон:

— Деньги можно. Но я даю верблюды.

— Сколько?

— Три десять. — Он тоже раззадорился: — А если три десять нет, не заработаю, то еду в Россию, там бесплатно. У тебя дочь есть? Красивая, как ты. Есть?

Марина не знала, шутить ли ей дальше.

— Ух ты какой практичный! Что бесплатно, то… — она осеклась, замерла, но быстро взяла себя в руки. — Тридцать, о! А за такую, как я, сколько бы дали? — она покосилась на меня и, с запозданием, но решительно приняла агрессивно-показную стойку, руки в бока, гордую голову назад.

Максимка, отпрянув, критически глянул на товар.

— Ты старая. А красивая. Два десять. Если к Шеру пойдешь, то четыре десять. — Он ощерился. — После Шера. Если весь курс, то награда — маска Клеопатры. Всем нравится, второй раз женщины приезжают, говорят, где Шер?

— Ладно, ладно, пиарщик! — остановила Марина, обиженно надув губы. — Врешь ты всё про своих верблюдов, и никакая я не старая, обидел, ай! У нас тоже, — она зыркнула на меня, — медовый месяц, где-то так.

Максимка недоверчиво улыбнулся.

— Красивая, — успокоил он «медовомесячную». — Приходи к Шеру, еще лучше будешь красивая! — не унимался Максимка, поглядывая в сторону, где расположились две молоденькие курортницы, потенциальные клиентки.

— Понятно? — Марина обратилась ко мне. — Сорок баранов это кое-что, а ты меня не ценишь!

— Верблюдов, — поправил я, понимая, что Марине хотелось бы, чтобы я опроверг ее вывод. Но я только уточнил «валюту», повысив ее твердость. Скажи и за это спасибо, Клеопатра.

Вечером Максимка опять остановился возле нас.

— Шоколад есть? — спросил он робко, куда подевалась его дневная расхлябанность.

— Есть, — ответила Марина, — угостить?

— Угостить, — подтвердил Максимка, моргая виновато.

Марина вынесла из номера плитку шоколада с орехами.

Максимка понюхал подарок, улыбнулся. Глаза сделались коровьи, с поволокой.

— Там спирт нет, ликер?

— Нет, — успокоила Марина. — Спирт нельзя, вера не разрешает?

— Да-да, — закивал Максимка, — вера-вера. Это для мой невеста. У нас в магазинах… десиф…

— Дефицит?

— Дефисит! Спасибо! Дефисит!

— Ага! — воскликнула Марина. — Вот чем калымить-то нужно египетских невест. Шоколадом! Поезжай в Россию, привези оттуда пару чемоданов шоколада, и невеста твоя! Любая! Жених!

Максимка заливисто смеется. Ребенок. Ушел, нюхая подарок.

Мы с бывшим мужем Марины институтские однокашники. Учились на одном факультете, жили в одном общежитии. Хорошо знали друг друга, были в приятельских отношениях, но не более того. Судьба развела нас на распределении: он остался в городе нашего студенчества, а я, как непоседа и мечтатель, уже распробовавший романтику в стройотрядах и производственных практиках, подался на тюменские севера добывать нефть-газ. Здесь несколько лет работал по специальности, вкусил все прелести свободной жизни — повседневный экстрим, с лютыми морозами, полярными днями и ночами, быт в вагончиках и общежитиях, на трассах и строительных полигонах. Непременная особенность «по производственной части», составлявшую более чем половину моей жизни, — автономные источники электроснабжения, когда население полностью зависит от надежности небольшого дизеля или турбины, — то, что трудно представить жителю мегаполиса, для которого электричество рождается из выключателя, а вода из крана. Северное бытие, формирующее соответствующее сознание — и бесспорное название сей «форме» еще не придумано, — это отдельная тема, я ее, как правило, не развиваю с неосведомленными собеседниками, ибо моё долгое разжевывание сути вопроса может быть воспринято как само-воспевание — эдакая бравада парня с Клондайка, которому больше нечем похвалиться.

Да и на самом деле, для любого человека «экстрим» после первого же года становится обыденностью, и дух страдальчества и героизма (для кого как) выветривается начисто. Селезни обзаводятся уточками и вскоре на свет появляются настоящие северяне, без комплексов исключительности.

Потом моя жизнь сделала небольшой зигзаг. Во мне прорезался небольшой талант по части слаженного написания текстов на производственную тему, и я поменял буровые вышки, трубопроводы, линии электропередач, в их физическом воплощении, — на «перо», печатную машинку, а позже на компьютер — стал описывать проблемы и достижения топливно-энергетического комплекса, работал в ведомственных изданиях, поначалу только бумажных, а затем и электронных. Жена позже утверждала, что именно с приобщения к промышленной журналистике я из «лирико-ироничного» быстро стал превращаться, мало того, что в «заштампованного», — сначала в саркастичного, а потом и вовсе циничного человека. Она объясняла это тем, что «занимаясь писаниной» я вынужден был узнавать больше, чем положено нормальному человеку. И, по ее мнению, именно это изменение «нормального естества», оттолкнуло меня от нее, точнее, я стал постепенно отходить… «куда-то вдаль». Надо сказать, что подобное объяснение моей бывшей супруги, с которой у нас так и не случилось детей и которую я уважал как человека, мною воспринялись с благодарностью, иначе пришлось бы многое объяснять ей из того, что объяснить невозможно.

Недавно я уехал с Севера — «на Землю» (терминология северных широт), туда, где живут «нормальные люди». Случайность ли в том, что в качестве «Земли» я выбрал мегаполис областного масштаба, где когда-то получил образование, откуда ушел во взрослую жизнь, при том что родных мне людей, даже по части однокашников, в нём уже нет (одних не осталось, вторых не отыскать)? Нет, выбор осознанный: мегаполис — ровно настолько чужой для каждого жителя, насколько и свой или, точнее, нейтральный, пригодный для жизни. В провинции же всё обострено: свой — чужой, коренной — пришлый. А в моем возрасте обострения ни к чему. По части работы ушел на вольные хлеба, и теперь изредка, но пока еще плодотворно, пишу в ведомственные СМИ, в основном по разовым заказам.

При выполнении одного такого заказа я и встретился с Сергеем, мужем Марины, моим бывшим студенческим приятелем, — то есть случайно. Я посчитал эту случайность ценной, так как, кроме того, что не было ни одной родной души в этом городе, — весь окружающий мир был, по сравнению с миром молодости, уже совершенно другой — чужой и чуждый. В моём телефоне, в разделе «Друзья» появился первый «местный» номер.

Сергей сразу пригласил меня домой, познакомил со своей милой приветливой женой. Мы просидели весь вечер втроём. Вспоминая студенческую молодость, грустили, а разговаривая на общие темы, «ни о чём», — хохотали. Затем Марина ушла спать, и ночь мы досиживали уже вдвоём, переговариваясь шёпотом — уже о том из прошлого, о чём жёнам знать не обязательно.