Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

Утром Сергей был серьёзен, говоря о том, что «понял меня»: дескать, я на своём Севере жил в режиме «отложенной жизни», и вот то, что откладывалось, наконец случилось. Что оттуда корни вырваны, а здесь еще не приросли, «поэтому нужно торопиться» — обзавестись постоянной женщиной, лучше женой, родить ребёнка, начать строить дачку, и всё в таком роде.

— Иначе погибнешь! Нет, не физически, конечно, дай бог тебе здоровья. А просто будешь жить как растение. Давай, мы тебе подыщем пару! Нет, правда, не смейся, не маши рукой, тебе ведь не весело, меня не обманешь, я ведь тебя еще «тем» знаю. Я поговорю с Маринкой, у нее на работе есть приличные разведёнки! Да, с детьми, один-два. Так это и лучше. Плюс свой, старик, свой, свои, пока не поздно! У нас вот с ней, видишь, как… А!..

Я уходил, отказываясь от продолжения бузы. Он крикнул уже вслед, когда я спускался по лестнице:

— Я поговорю с Маринкой!

Сергей до последних дней работал инженером-диспетчером на узловой электрической подстанции, обеспечивающей электроэнергией весь мегаполис и несколько окрестных городов. Прожил жизнь, честно работая, но не вырос по службе. Марина потом говорила, что он был еще бОльшим романтиком, чем я. Это ему после института нужно было бы лететь в Заполярье, воспитывать характер, а мне, как более практичному, оставаться на месте, в большом городе с большими возможностями, где в перестроечную смуту люди становились фигурами, сколачивали состояния. А Марина с Сергеем… не то что выживали, нет, в лихую для страны годину они не бедствовали, но всё чего-то ждали. Что вдруг всё повернется на круги своя, и тогда опять в цене будет порядочность, аккуратность… И всё то прочее, что в период накопления капитала, в эпоху «дикого» капитализма, — отошло на задние планы, и больше вредило, чем помогало.

«Он остановил в себе время!» — так однажды выразилась Марина.

В рассказах Марины слышался явный упрек к человеку, выбранному ею в спутники, наверное, без большой любви, но с существенными надеждами и вполне порядочными намерениями — растить детей, получать иные семейные и просто человеческие радости.

Марина уверяла, что, планируя с Сергеем жизненную перспективу, она собиралась быть верной женой и матерью. Это звучало наивно, но не наигранно, и я ей верил, в ее примере высматривая и вспоминая многие женские судьбы. Зачастую женщины вынуждены выбирать не то, что хотелось бы, а то, что лучше, — так было и так будет, это природа.

Конечно, природа Марины и, соответственно, ее история, были своеобразными, но не слишком выдающимися из ряда женских судеб: таких много. После того, как ее «испортили» (в ее устах это звучало как упрек всему свету, но никак не себе), она стала пользоваться необычайной популярностью у мужчин. Ее называли королевой, «а я, дура, верила!» Как это часто бывает, какое-то время она действительно жила королевой — боготворимой и желанной.

Когда она, в процессе повествования, глубокомысленно приговаривала: «Я очередной раз обжигалась, но надежда не покидала меня!», или что-то в этом роде, — мне стоило больших усилий не расхохотаться, я кое-как справлялся с мимикой: растирал лицо или, если это не помогало, уходил в ванную, открывал кран на всю мощь и «умывал слёзы».

Марина не слушала ни мать, ни дядю, который в меру способностей, опекал неполную семью, ни бабушку. Она в определенный момент стала старше всех их, вместе взятых. Какое может быть послушание?

Недаром говорят, что любят «королев», а в жены берут кого попроще.

Ее «королевство» сыграло с ней недобрую шутку даже в смысле обретения образовательного фундамента. Находясь защищенной под чьим-то крылом, а иногда и на откровенном содержании, она не придавала этой стороне жизни особенного внимания, окончила бухгалтерские курсы без больших перспектив по части карьеры. Разве что много читала, в основном любовные романы, — отсюда и научилась более-менее связно выражать мысли, и даже философствовать. Кончено, сказывалось и воспитание в простой интеллигентной семье.

«Лето красное пропела» — прошла пора беспроблемной востребованности, и пришлось выбирать по несколько иному принципу — лишь бы человек был хороший.

И Сергей был именно таким — простым хорошим человеком.

Неудачное материнство — это долгожданный, единственный и последний ребенок, появившийся у них с Сергеем после нескольких лет неудач, плод ее активного лечения. Ребенок, которого она, через месяц после трудных, на грани жизни и смерти, для матери и ребенка, родов, «приспала» — нелепое слово, страшно характеризующее случай, окончательно сломавший обоим родителям жизнь, а может, просто привел их отношения к логическому концу, когда один любит безотчетно, то есть по-настоящему, а другой — «за что-то хорошее».

Позже Марина рассказала «о взятии Бастилии», о том моменте, когда свершился супружеский грех, ставший первой ступенькой на пути к ее плану — уйти от мужа. Рассказ был о том, как «Пан директор», прямо в кабинете, подхватил ее на руки, как пушинку, такой сильный, пылкий и смелый, поднес к дивану, как будто специально широкому, у заранее зашторенного окна, в которое сочилось вечернее солнце, как не просто положил, а уронил, отчего захватило дух, и случилась потеря сознания, всего на минуту, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что обратной дороги нет.

Я предполагаю, что она находила в этом воспоминании особенное упоение, одновременно желая оправдаться всеми способами: «…плюс напор, плюс вечер, усталость и горечь неудавшегося материнства… любила и плакала», и всё прочее в таком духе.

— Я не могла больше жить с таким… С таким невероятно положительным человеком. Вся его положительность и его трепетное отношение ко мне, его всепрощающая, слепая любовь — всё было мне невыносимым укором. Я ревела, выла по ночам.

Словом, после восторга с «Паном директором» она, очнувшись, поняла, что должна определиться: или по-монашески посвятить остаток жизни мужу, или остаться с «Паном директором», или уйти от обоих, от всех.

Мне смешно было слушать это «раздумье» на перекрестке трех дорог: как будто был другой вариант развилки после блуда, который, по определению, не возникает из ничего, а является логическим продолжением всего предыдущего (образа жизни, поведения, мыслей) — именно продолжением, а не просто плодом-финалом; всегда — «продолжение следует».

Я приходил к ним в семью, которая для меня тогда была — чистый лист. Хозяин — однокашник, его приветливая жена. Конечно, такая женщина не может не нравится. Наверное, я имел внешние преимущества перед Сергеем, в первую очередь — по параметрам жизненной устойчивости, но никогда…

Ну, разве только в мыслях.