Александр Кожедуб - Мерцание золота

В Гродно, раскинувшемся на высоком берегу Немана, кроме замка Стефана Батория, было полно костелов и церквей, а также домов, сохранившихся с девятнадцатого века. Для Белоруссии это была большая редкость.

— Почему? — спросила Алена, когда я ей сказал об этом.

— В войну здесь практически все было уничтожено. Отступали, наступали, и в Минске, например, осталось не больше десятка зданий. А Гродно каким-то чудом уцелел.

Я созвонился с Игорем Жуком, с которым учился в университете, он через своего родственника в облисполкоме заказал нам гостиницу, и мы приехали в Гродно.

— Паспорт, — сказала дежурная в гостинице, оформлявшая документы.

— Я не взяла, — растерянно посмотрела на меня Алена.

— Это же приграничный город! — оскорбилась дежурная.

— У меня есть удостоверение издательства, — принялась рыться в сумочке жена.

— Какое еще удостоверение! — вернула мне мой паспорт дежурная. — Не положено.

Я снова позвонил Игорю. Начались сложные телефонные переговоры. Часа через два дежурная с каменным лицом выдала мне два бланка.

— Заполняйте, — сказала она.

Чувствовалось, ей трудно было даже смотреть на нас, не то что говорить.

— Пришлось подключать обком, — сказал Игорь при встрече. — По-моему, это первый случай, когда человек сюда приехал без паспорта.

Алена даже не повела бровью. Я пожал плечами и ничего не сказал.

На следующий день мы отправились гулять по городу и попали под дождь. Капли этого дождя походили на градины, и одна из них смачно шлепнула меня по плечу.

— Смотри, на рубашке остался след, — показала мне вечером рубашку жена.

— Поляки весь день трубят о радиоактивном облаке, идущем со стороны Союза, — сказала дежурная по этажу. — А вы вправду писатель?

— Писатель, — кивнул я.

— Наш?

— Из Москвы.

— А я с женой Быкова в школе работала, — посмотрела она на меня. — Знаете такого?

— Еще бы! — сказал я.

Я не стал говорить, что Василь Быков был председателем объединения прозаиков, когда меня принимали в Союз писателей.

— После того как он ее бросил, она заболела и умерла, — сказала дежурная. — Сын остался. А Быков со своей новой женой уехал то ли в Минск, то ли к вам в Москву.

— А кто была эта его новая? — спросил я.

— В газете работала, — пожала плечами дежурная. — Писателям все можно.

Я не стал обсуждать с ней эту скользкую тему.

С Быковым я встретился во Франкфурте-на-Майне гораздо позже. Сейчас мне было жалко Адамовича, умершего прямо во время заседания в суде.

В издательстве стал часто появляться знаменитый писатель Юрий Владимирович Бочкарев. Вепсов его называл Классиком или просто Ювэ. Они были знакомы еще с тех времен, когда Ювэ работал в Союзе писателей России, а Вепсов служил в «Советской России» завотделом культуры.

Гена Петров из издательства уволился, и поневоле я стал правой рукой директора. Никаких привилегий это положение не давало, кроме одной — мне дозволялось бывать в комнате за сценой, точнее, за директорским столом. Каждый посетитель издательства знал, что именно в этой комнатке решалась судьба книг.

Меня пригласили за стол, накрытый не пышно, но и не бедно: сёмужка, мясцо, картошечка с укропом, ну и, само собой, водочка.

— Кто ваш любимый писатель? — осведомился Ювэ, беря со стола стопочку.

— Бунин, — сказал я.

На самом деле больше других мне нравился Куприн, но для Ювэ надо было назвать Бунина. И я был допущен в круг избранных.

— Ювэ, расскажите, как вы работали с Соболевым, — попросил как-то Вепсов.

— А откуда вы знаете? — поднял одну бровь Ювэ.

— Да уж знаю, — хмыкнул Вепсов. — Над его дворником весь Союз писателей хохотал.

— Что за дворник? — спросил я.

Мне, как самому юному за столом, разрешалось задавать нелепые вопросы.

— Про дворника действительно все знают, — махнул рукой Ювэ, — а вот о том, как я его навещал во время болезни…

— Молодежь не знает, — остановил Классика Вепсов. — Давайте сначала про дворника.

— Дворник как дворник, — пожал плечами Ювэ, — за участком смотрел. Зимой дорожки расчищал, чтобы можно было гулять. Вот он пришел рано утром, глядь…

— Ночью оттепель случилась, — вставил Вепсов.

— Ну да, оттепель, иначе как бы все растаяло? Василий, не перебивайте. Дворник смотрит — из сугроба чекушка водки торчит. Что ж, спасибо, конечно. Дворник выпил чекушку, зажевал снежком. А в следующем сугробе еще одна чекушка. Он и ее выпил. В общем, Леонид Сергеевич выходит утром на крыльцо, а на нем спит пьяный дворник.

Все засмеялись. Не смеялся один я.

— Леонид Сергеевич, гуляя по дорожкам, прятал в них водку, — объяснил Вепсов. — Жена не разрешала ему пить, так ведь, Юрий Владимирович?

— Она не только не разрешала, но и руководила вместо него Союзом, — кивнул Классик. — Очень решительная женщина.

— Но все испортила оттепель, — стал разливать по рюмкам водку директор. — Заначка Соболева вытаяла и досталась дворнику. Он небось думал, что это дар божий.

— Думать, конечно, можно, — сказал Классик, — но если бы не напился, не выгнали бы. Мне, думаешь, просто было выполнить его приказ?

— Досматривала? — хихикнул Вепсов.

— Еще как! Леонид Сергеевич позвонил и попросил приехать в Переделкино. Он уже почти не выходил на службу. «Как хочешь, но принеси», — велел он. А как я принесу? Супруга у него хуже цербера.

— И куда вы засунули фляжку? — спросил Вепсов.

— В трусы, — смутился Классик. — Не станет же она там лапать.

— А если бы стала?

— Тогда между людьми были другие отношения, — строго сказал Классик. — Я достал фляжку с коньяком. «Из чего будем пить?» — спрашиваю. Соболев подошел к окну и выдернул из горшка цветок. «Вот, — говорит, — прекрасная посуда».

Теперь засмеялся и я.

— А ведь Соболев был беспартийный, — заметил Вепсов.

— И даже дворянин, — согласился Классик. — О том, что он застрелился, официально не сообщалось.

— А он застрелился? — удивился я.

— Узнал, что у него рак, и достал из тумбочки именной пистолет.

— У вас пистолет тоже имеется? — спросил Вепсов.

— Вам это знать не обязательно.

Классик встал и медленно выпил свою рюмку до дна. Мы последовали его примеру.

— У меня доктора хорошие, — сказал, не глядя на Вепсова, Классик.

— Я не это имел в виду, — примирительно произнес Вепсов. — Лично я не возражал бы, если бы меня наградили именным оружием.

— От нынешней власти я ничего не приму! — презрительно поморщился Классик.

Совсем недавно Ювэ отказался от ордена, которым его наградил Ельцин. Писатели-патриоты одобрили этот поступок. Демократы, конечно, единодушно его осудили. Интеллигенция была разделена практически поровну. Я понимал, что это большая проблема для страны. Вопрос в том, понимала ли это власть.