Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

— Да кабы и мог, всё одно не привёл бы! Почто ты распа­ляешься, может, Глафиру кликнуть с её пузырями? А то опять свалишься, а тебе ещё девку поднимать, замуж выдавать, зятя в укорот брать, — и, не переводя дух, выпалил: — В банде у Сар- мэна Юнька дочку твою и свою невесту Дашку сторожит. Мот, ещё ночью прискачет, да что новое расскажет. Так что ты давай охолони, гостинцев каких собери, только без этих барских искрунтасов, сама знаш.

Полина Захаровна помалу успокоилась. Глафира принесла каких-то ханьских сосалок от нервов, соорудили чай. Прохор всё беспокоился о своём барине, а толком никто сказать не мог, кто его прибрал, и когда назовут цену за его свободу.

Надо сказать, что торговля людьми в Сибруссии процветала ещё, почитай, со времён Преемника Первого Великого. Как при нём начали уводить людей в рабство и для продажи да подрывать дома со спящими горожанами для острастки народонаселения и подъёму рейтингов, так эта невесёлая традиция дононе и осталась. Одним словом, народцем приторговывать уже никто не брезговал.

В прошлом году скандал всемирный разгорелся: прищучи­ли дочь одного властителя удела. Дама эта без зазрения совести продавала подвластный батюшке народец и оптом и в розницу, только шорох стоял. За год, почитай, сорок тысяч казённых душ загнала, кого своим помещикам, кого на запчасти в Объевру, кого в дальние электоральные зоны, что и концов не сыскать. При­щучить — то прищучили, пошумели для острастки, папашу на пенсию отправили, а дочку-то и отпустили, она ныне во Всевеликом Курултае заседает, законы и права для недопроданных изобретает. Вот такие пироги.

Потому-то барыня и успокоилась, знала, что сейчас точно ни­чего с дочкой не случится. Сар-мэн хоть и безголовый, но всё же Макутин человек, беспредельничать не станет. Вот кабы уйсуры девок умыкнули, ханьцы или кавказские чикинцы, вот тогда дей­ствительно надо было бы волноваться. А так Званская написала письма и Макуте-Бею и Сар-мэну с предложением встретиться и обсудить вопрос о выкупе дочки и её служанки. К слову будет сказано, Макуту-Бея и Сар-менова папашу она даже очень не­плохо знала. Все они когда-то в одной школе учились, а другой в их тогдашнем захолустье и не было.

Так в хлопотах да воздыханиях и день прошёл. Прохору бли­же к вечеру принесли телеграмму от Генерал-Наместника, в коей их высокопревосходительство немедленно требовали Еноха Ми­новича к себе на конфиденциальную аудиенцию. Долго думали, что отвечать на сей призыв, и решили — августейшему оку на­добно донесть всю истинную правду. Так и сделали. И, по на­стоянию Глафиры, ответ подписали: «Исполняющий обязанно­сти коменданта Чумымской крепости Прохор Филиппович Званский», правда, прежде, чем прописать фамилию, долго спорили, какова она у Прохора, эта самая фамилия. Его-то отродясь никто по фамилии и не называл, так всё более Прошка да Прошка. Верх взяла барыня, настояв на родственности.

— А что, правильно, — отряжая посыльного на почту, до­вольная собой, рассуждала Полина Захаровна, — надо когда-то и тебе в люди выбиваться, а то всю жизнь служишь, служишь, а проку — пшик! А тут глядишь, может, и чин какой дадут, да впрямь комендантом поставят, а то уже, почитай, годов пятнад­цать, как крепость-то наша без главы.

— А что я — не голова? — с деланой обидой произнёс Про­хор, которому были приятны рассуждения родственницы.

— Ты голова, ты у нас на все случаи голова.

— А, между прочим, Прохор Филиппович за последние ка­кие месяца три над пороховыми погребами крышу перекрыл, — многозначительно добавила Глафира Ибрагимовна.

— Ох, ты уж меня-то не смеши, какие пороховые погреба? Да он там со своей инвалидной командой капусту квасит, огурцы солит и самогон втихую курит.

— Ну, барыня, это пока порохов нетуть, а как война?! — стоя­ла на своём верная служанка.

— Батюшки святы! — всплеснула руками Званская, — вы только гляньте на неё! Глафира! Не втюрилась ли ты в эту об­лезлую обезьяну?

Прохор смутился. А Глафира, может быть, впервые в жизни не поддакнула своей хозяйке.

— Почему же это Прохор Филиппович — обезьяна? Он эщо вполне справный мужчина, да и родственник ваш как-никак будет.

— Ну, Глашка, гляди, а то я ведь после Рождества могу и под венец вас отправить, да с хозяйским родственным благослове­нием! А что.

Доложили, что с почты вернулся посыльный и опять с бумагой.

В ответной телеграмме сообщалось, что Прохору Званскому присвоено звание обер-каптинармуса, и он назначен комендантом Чулымской крепости, а также ему вменялось в обязанность немед­ленно мобилизовать все имеющиеся в уделе силы и принять над­лежащие меры по розысканию пропавшего высокого чина. «Кро­ме того учредить следствие по данному вопиющему факту и о ходе оного докладывать лично его высокопревосходительству Генерал- Наместнику Воробейчикову». Вот такие дела.

Все бросились поздравлять остолбеневшего Прохора, а тот всё никак не мог поверить, смущённо теребил в руках заветную бумагу, пока Полина Захаровна её у него не отобрала.

— На вот, Глафира, да хорошенько спрячь, а то как чего кос­нётся, так и концов не сыщешь! Бумага она в наших палестинах всегда заглавной почитается, она не чета человеку, ей-то, любез­ной, только и верят.

Прохор, враз помолодевший, побежал исполнять высочай­шую волю, а помещица со своей дворней, принялась готовить гостинцы в плен, да хлопотать втайне о пошивке мундира для новоиспечённого коменданта крепости.

Юнька прискакал под утро.

Собака уже перестала выть. Густой туман застилал всё вокруг, обращая окрестности в полную неузнаваемость. Что-то странное и тайное живёт в тумане, меняется в нём подлунный мир и знако­мое становится незнакомым, и известное принимает чужие черты. Может, оттого в старину и не пускали матери детей бегать в туман, может, своей непонятной силой он и сегодня тянет к себе молодых, стремящихся узнать своё будущее и в нереальной белёсости узреть своего суженого. Может, оно и так, в тумане всё может быть.

Юный всадник скакал сквозь туман, не страшась и не заме­чая его. Ему о тумане было известно многое такое, что и во сне не снилось самым мудрым книжникам.

Юнь подскакал к крепости и удивился. Старые ворота этой фортификационной ненужности были наглухо закрыты, а в ка­раулке над ними тускло светили большие масляные фонари, ко­торые всё время, сколько он помнит, валялись на чердаке дома наместника.

«Солдатни из окуёма понагнали, — поворачивая своего вер­ного Буша обратно в туман, подумал гонец, — ну и как мне те­перь Прохора оттуда выманить? Ишь ты, и ворота затворили, их отродясь никто не запирал! Делать нечего, придётся к барыне ехать». — Только от одной этой мысли спина, а главное, мягкое место у юноши нестерпимо заныли в предчувствии хорошо вы­моченной розги.