Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

Опричник окончательно пришёл в себя и уставился на бра­вого вояку, затянутого в портупею и обвешанного полевыми не­обходимостями, как новогодняя ёлка.

— Как приведены в движение? — вскрикнул московский начальник, вскакивая со стула. — Кто разрешил? Генерал, вы, вы... — опричник закипел неподдельным гневом, инстинктивно одёргивая полы несуществующего пиджака. Со стороны это вы­глядело забавно: полнеющая фигура, затянутая в чёрный спецна­зовский комбинезон и так-то походила на большого стареющего пингвина, а непроизвольные движения рук на уровне бёдер до комичности дополняли это сходство.

— Я уже без малого сорок лет как генерал, — отчеканил командующий и достал из большой планшетки несколько от­печатанных на компьютере листов; на первом листе в правом верхнем углу под словом «утверждаю» красовалась размашистая и не лишённая изящества подпись главного опричника. — Со­гласно лично вами утверждённому плану боевых действий. Вот пункт номер шесть: «Начало скрытного выдвижения в заданные районы сосредоточения», время: тринадцать тридцать. Сейчас тринадцать сорок, глянув на свои видавшие виды часы, пояснил генерал и спрятал бумаги. — Так что войска уже более десяти минут как движутся!

— Генерал! — почти взревел опричник. И неизвестно, чем бы завершилась эта сцена, не влети на веранду один из помощников Костоломского.

— Чекис Феликсович! — пренебрегая всякими субординация­ми, заорал он, — Есть связь! Операция в стадии «клоуз до»!

Прилив радости был такой силы, что Костоломский обнял генерала и смачно поцеловал прямо в губы.

— Так говорите, генерал, войска на скрытном марше?

— Так точно! — брезгливо вытираясь, ответил ничего не по­нимающий Наместник.

— А если марш скрытный, то почему они песни орут?

— Да как же без песни-то на войне? Не, без неё никак нельзя! И потом гражданское население должно знать, что есть у него за­щита от супостата. Когда действительно скрытность понадобит­ся, там они замолчат, там совсем другой, Боевой устав действо­вать начнёт, а пока Строевой в силе, пусть поют. Может, кто-то из них в последний раз песней душу радует, — с грустью закончил генерал. — Ну так я пойду? Дел ещё много.

— Да, конечно, ступайте, командуйте, я к вечеру буду у вас. — Дождавшись пока военный спустится с крыльца, ся­дет в дожидавшуюся его машину и покатит вдогонку своим войскам, опричник вопросительно поднял брови на подчинён­ного.

— Всё по плану, заряды переданы Гопс, оператор и старший группы под видом дезертиров внедрены в банду. К вечеру полная готовность. В семь тридцать завтрашнего утра время «Ч».

— Ну и чудненько, ну и ладненько! — подражая Августей­шему, Костоломский засновал по веранде, потирая руки. — Ев­лампий Гансович! Ты лично отвечаешь за китайскую конницу. Инструктируй до одури. Человек трёх из наших обряди в их ду­рацкие халаты, — опричник театрально вздохнул, — великие дела всегда требуют больших жертв. Мы с тобой вылетаем ровно в три ночи. Вертолёт перегнать вечером за гору, чтобы крепостных со­бак не пугать спозаранку. Да, и ещё — понизив голос, он, озираясь, добавил: — хибару эту вели нашим местным товарищам в шесть тридцать поджечь. Развели, понимаешь ли, гадюшник, чтецы хре­новы. Я им покажу вольницу! Да, чуть не забыл, активисток из молодёжного крыла «Гражданского согласия» нашёл?

— К сожалению, нет. — тихим извиняющимся голосом произнёс Гансыч. — Все поголовно мобилизованы Воробейчиковым для военных нужд. Иных же молодиц местные бабы не дают и по безграмотности своей от моих людей прячут.

— Дикари. Никогда цивилизация не привьётся на этой дич­ке! Что же, придётся вздремнуть вхолостую. Минус тебе, фа­шистский недобиток, минус.

30

Минувшая ночь в лагере Макуты прошла неспокойно. Сна­чала весь вечер бились с Эрмитадорой. Девка держалась дикой кошкой, вместо ответов осыпала допрашивавших её гневными искрами из глаз, супилась и молчала. Сар-мэн пробовал заходить и с лаской, и со строгостью — всё без толку. Попытались было, отослав ухажёра от греха подальше, приструнить девку плёт­кой — куда там, так крутонулась, что сыромятная кожа в лоску­тики распустилась, рукоять — в щепу, а разбойника, поднявшего на неё руку, словно куклу тряпичную, выбросила вон из куреня, слава богу, только помялся малость, а так всё целым осталось. Дивились все, а сделать ничего не могли, иной какой-то стала атаманова невеста. Макута приказал отстать от неё, но глаз не спускать. Потом они ещё долго о чём-то шептались с Сар-мэном и недоповешенным опричником, а ближе к полночи прибежа­ла служанка и рыдая сообщила, что пропала её молодая хозяй­ка. Кинулись искать, да куда там, темень кругом хоть глаз коли, а здесь ещё оказалось, что не одна пропажа вышла, а вместе с увесистым довеском. Одним словом, час от часу не легче. Когда Даша, размазывая по лицу слёзы, рассказывала атаману о бес­ценной пропаже, доложили, что купно пропал и московский на­местник, у Макуты как камень с сердца упал: «Ну коли вдвоём пропали, далече не уйдут, где-нибудь в густой траве-мураве под кустами и залягут. Дело-то, чай, молодое, да и видели их сегод­ня днём за этим самым каверзным занятием у верхнего ручья. Ладно, пусчай тешатся, мот, к Званской и в сваты попаду. Совсем вожак успокоился, когда весь лагерь узнал, что в притёмках кор­мили их на кухне, а после хорошей трапезы подались воркующие голуби не в лагерь, а куда-то в ночную укромность.

Пока всё это докладывали, Гопс сидела смирно в углу будана и, не мигая, глядела на небольшой бездымный костерок, неспешно колыхавшийся за невысокой каменной оградкой посреди атаманова жилища. И вдруг девку как будто что-то толкнуло изнутри. Вскрик­нув коротко и тревожно, словно ночная птица, она, казалось, выле­тела из куреня и растворилась в непроглядной ночной тьме.

— Чего она там крикнула-то? — рассеянно спросил Макута, продолжая думать о чём-то своём.

— А, кажись, имя чьё-то помянула, — отозвался вездесущий Митрич, — не то Таша, не то Маша. Чудно другое, атаман, она ведь вылетела отсюда...

— Как это вылетела? — всё так же вяло, боясь испугать те­плящуюся внутри мысль, отозвался Бей.

— Вестимо как, по воздуху. Токи как это ей удалось, ума не приложу. Вроде, как и бежала, а ноги-то землицы не касались! Я сбоку глядел, и мне виднее всё было, сантиметров так на де­сять от земли ноги-то топотали. Вот таки дела, атаман.

Не успели они толком обсудить это чудо, как снаружи послыша­лись громкие крики и бабий вой. Полог шатнулся в сторону, и в по­мещение вошла Эрмитадора с Машенькой на руках. Безжизненное тело прогибалось, окровавленная голова моталась из стороны в сто­рону. Гопс остановилась в растерянности, не зная, что делать.