Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

— Клади на стол! — коротко распорядился Макута, одним махом сметая на пол всё, что громоздилось на сколоченном из плохо оструганных досок щите, закреплённом на толстых коз­лах с длинной продольной слегой-стяжкой, — быстро всех док­торов сюда!

— Бей, я уже здесь, — пробиваясь сквозь толпившихся у вхо­да любопытсвующих, отозвался доктор Брументаль-джан. — Света бы надо побольше.

Митрич затеплил два блестящих керосиновых фонаря с боль­шими лупатыми отражателями на боку.

— Она ещё жива, — как бы сама себе сказала Гопс, подняла с пола небольшую подушку из тех, что по-восточному клали на атаманово кресло, и подложила её под голову несчастной.

— Бил её кто-то справа в левую сторону головы, — осматри­вая раны, пояснял доктор. — Кости черепа вроде целы, может, где потресканы, а так целы. Раза три её крепко ударили, а затем она инстинктивно руками закрылась и оставшееся изуверство пришлось на тыльную сторону левой кисти. Видите, как её нелюдь подробил. С рукой-то, боюсь, будут проблемы, хоть бы во­обще её сохранить удалось.

Действительно, лёгкая, тонкая, с длинными, как у пианист­ки, пальцами кисть была размозжена и представлялась кровавым месивом из обнажённого мяса и поломанных костей.

— Атаман, мне нужно много горячей воды, чистых просты­ней и отсутствия в операционной посторонних, включая тебя.

Бывают такие моменты, когда начальство, (к опричникам это не относится), каким бы оно ни было, вынуждено подчиниться и выполнять распоряжения тех, чьё дело в этот момент важнее всего. Из импровизированной больницы вышли все, кроме Эрмитадоры, которую, кстати, никто и не подумал выгонять.

Народ лесной гудел в справедливом гневе, у ручья и у водо­пада люди с фонарями и факелами искали несчастного Еноха. Все были уверены, что и его постигла та же участь. Барыне Званской решили до утра пока ничего не сообщать.

Ночные хлопоты чуть было не нарушили все Макутины пла­ны. Никто не должен был видеть, как снимаются его разбойники с только что обустроенных гнёзд и лежбищ на ближайших горах. Снимаются тайно, на их место ставятся обряженные в старьё со­ломенные куклы, благо их в атамановом обозе всегда имелось с избытком. Разбойник он ведь всегда не числом и силой побеж­дал, а хитростью, обманом, да наглостью своё брал.

Люди, которые менялись местами с куклами, уходили, минуя лагерь, в дальний схрон, так что все внизу оставались уверены, что засадчики на своих местах и бдительно охраняют тайный вход под водопадом. Про вход в Шамбалу знали все и тем несказанно гордились, многие даже с пеной у рта уверяли собеседников, что после победы над казённым войском Макута обязательно всех до­пустит в это великое царство блаженства и радости, и там каждый сможет попросить, как у Бога, то, что ему, по его разумению, на­добно для полного счастья. Только, говорили всезнающие стару­хи, нельзя там просить денег и другой какой здешней мелочи, до которой так приучен властями весь наш земной мир.

— Ну что, племяш? — постучав по плечу клюкой, позвала откуда-то из темноты старуха. Макута вздрогнул от неожидан­ности. Он уже и думать забыл про свою родственницу, пред­полагая, что она давным-давно пустилась в обратный путь со своей чудодейственной водой. — Да не пугайся ты, это я, ста­рая бабка твоя. Спасибо за помощь, милок, доброе дело помог сотворить и мне и Миру Света. Чуется наша порода, Макутин корень, а молодцов твоих сразу отпущу, ты за них головной боли не держи, только скажи, куда их отправить. — Старуха замолчала, казалось, она раздумывает — следует что-то важ­ное сообщить родичу или лучше промолчать. Атаман напрягся, словно зверь в засаде.

— Одно я тебе напоследок скажу, — со вздохом решилась сродственница, — ты девку эту рыжу особо не задирай и своим головорезам того не дозволяй. Плохо мот кончиться. Сдаётся мне, что Стражем её обернули, коли посля смерти в свет белый выпустили.

— Каким это ещё стражем? — насторожился племянник. Он всегда сторонился и побаивался всякой чертовщины и не­понятностей.

— Ихним стражем. Охранительницей великих врат Белово­дья. Немного, говорят, живёт этих Стражей среди людей, но силы им неимоверные даны, и, вроде как, смерти оне не имут. Вот так- то. Есть одна стара побасенка, что как устренишь Стража, надоб­но на колени припасть и, достав из пазухи голыш-камень, взять его в леву руку и кинуть в того стража со словами: «От серд­ца мого, тепло тела мого, крепость духа мого, тебе в помочь!» Ежели мимо пролетит каменюка али угодить в того, знать не тот он. Мот, туман горный чего накуролесил, мот, Деница охмурил, али просто путник какой тебе навстретился. А как перестренет он твой камень левой же рукой, стиснет, да так, что токо пыль полетит по ветру, знать, истиный Страж пред тобой и дар твой, и помощь твою восприял. Вот таки дела. Ну, прощевай что ли? Свидимся, али не свидимся, никому не ведомо, а кровинку род­ную рада была узреть; на вота, милок, держи.

И она сунула в руку Макуты увесистый, обкатанный водой го­лыш. Не то атаман и впрямь растерялся, не то специально не стал перебивать родственницу, но, будь у его куреня побольше свету, посторонние бы увидели у сурового атамана по-детски растерян­ное лицо и глаза, блестящие наворачивающейся нечаянной сле­зой. Прошамкала бабка и канула в ночь, как и не было её. Только лёгкий шелест старухиных слов, лёгкий и неприметный, как она сама, ещё, казалось, стоял в неподвижном ночном воздухе.

— Бей! — вернул его к реальности негромкий голос Митрича.

— Чего там? — пряча за пазуху старухин камень, с неохотой отозвался Макута.

— Сар-мэн возвернулся, с недобитком и ещё одним, кото­рый при бонбах состоять должон, — и, как бы предваряя атама­нов вопрос, добавил: — Ему объяснили, что мы полные дурни и думаем, будто ён и начальник евонный — добровольные к нам перебежчики, так что при случае ты его подбодри.

— А бонбы-то иде?

— Так у нас ужо, в крайней пещерке припрятали под надёж­ной охраной. И ищо, из крепости гонец прискакал, сказывает, что завтра пополудню войско всё подастся в наши края. В цитадели останется только инвалидна команда да отряд конных ханьцев. Их тама опричники всё на кого-то науськивают.

— Так это добре, что сатанинская-то машина у нас, — вроде пропуская мимо ушей последние слова, промолвил атаман. — А как думаешь, не рванёт она сама по себе?

— Не рванёт, Бей, не рванёт, — отозвалась темнота голосом Сар-мэна. Я этого грамотея-висельника всю дорогу пытал. Бо­жится, что без двух ключей ничего с этими устройствами не слу­чится. Ты бы видел эти бомбы — два плоских вещмешка, ровно детские ранцы, с которыми я в школу ходил, не хватает только наклейки с Микки Маусом, увесистые, правда.

— Ладно, ты потиху людей уводи, которых сымаешь, и слышь, чтобы ни один в лагерь ни ногой...