Анна Васильевская - Домашний кинотеатр или исповедь правильной девушки

Я себя чувствовала, как в тюрьме. Деваться нам было некуда, снять квартиру на два месяца было сложно, да и дорого, гостиницу – тем более. Но присутствие бабушки и брата Андрея высасывало из меня все соки. Я хотела своего угла, своей кухни, своего домашнего очага. Мне по ночам снилось, что мы никуда не смогли уехать и остались навсегда в этом аду. Мужу все это было очень тяжело. Когда он получил новый контракт во Франции и ему дали визу, я была на седьмом небе от счастья. Наконец-то мы уедем из этой мерзкой, грязной квартиры, подальше от всех родственников. Я отказывалась понимать, что Андрею тяжело расставаться с самыми близкими ему людьми. Когда вечером накануне нашего отъезда он открыто мне это сказал, я обвинила его в том, что он любит бабушку сильнее, чем меня, думая, что он бросится меня разубеждать, будет доказывать обратное. Но он только молча отвернулся к стенке. Я же от злости всю ночь не сомкнула глаз.

На следующий день мы приехали во Францию. Я продолжала каждый день разговаривать с мамой по скайпу. Теперь, освободившись от родственников Андрея, я чувствовала, что у меня распрямились крылья. Правда, полет был недолгим… Франция оказалась вовсе не нашим местом. На каждом шагу нас подстерегали проблемы, неприятности или вовсе катастрофы. А поскольку Андрей совсем не знал французского, решение этих проблем падало в основном на меня. Это уже была не та беззаботная жизнь, что в Швеции, где у нас все складывалось как-то само по себе, у меня не было никаких забот, кроме домашнего хозяйства, и я коротала время рукоделием. Мне пришлось быстро подтянуть язык, общаться с отнюдь не доброжелательными французами, искать нам квартиру, открывать банковский счёт, искать подержанную мебель, чтобы обставить на год квартиру, снимать машину для переезда, подписывать контракт в агентстве недвижимости, искать врача, когда Андрей заболел, ходить с ним к доктору, а потом общаться со страховщиком по поводу возврата денег за больничный. И так далее, и так далее.

Моё самомнение росло с невероятной скоростью, я ведь порвала все шаблоны моей мамы. Когда мы с родителями приехали в Китай, папа, кроме того что быстро вспомнил хорошенько подзабытый китайский, не только сразу влился в рабочий процесс, но ещё и искал квартиру, решал все бытовые проблемы, а мама только жаловалась и указывала ему на его неудачи. Я же как примерная жена организовала нам быт, сама выучила французский, да ещё и полностью надраила и обустроила очередное наше жильё.

От меня опять ускользала маленькая деталь: я давала Андрею слишком мало внимания и ласки, считала свои успехи и жертвы, но не думала о том, как он себя чувствует в новой стране, на новом рабочем месте. Каждая наша поездка в отпуск, с самой первой поездки через две недели после свадьбы, оборачивалась скандалом и моим недовольством. Я вечно была от чего-то уставшей, мне нужны были внимание и сострадание мужа.

А летом к нам опять приехала бабушка. Я морально готовилась к её приезду, повторяла себе, что я уже другая, что больше не наступлю на те же грабли, что бабушка мне правда не враг, и я просто обязана дать ей возможность насладиться этой поездкой. Никто ведь не знает, сколько ей ещё отпущено… Я действительно хотела, чтобы пребывание бабушки у нас было приятным и весёлым, но уже накануне её приезда поняла, что это невозможно. Эмоции накрывали меня с головой. Бабушка ещё не вылетела из Москвы, а я уже была полна претензий, гадких предположений и догадок. И хотя бабушка уже вообще старалась ничего не трогать и никак мне не перечить, я все равно находила, за что к ней придраться и в чем её обвинить. В результате ещё до отъезда бабушка пообещала, что никогда больше к нам не приедет. Мне было очень досадно. Я чувствовала, что это моя вина, но не понимала, где совершила ошибку, все равно находя оправдание в том, что это бабушка вела себя как-то не так. Потом я стала прикрываться тем, что просто отношения со свекровью всегда очень сложные. И не важно, что формально бабушка мужа ею не являлась, ведь конфликты со свекровью случаются, как правило, не просто потому, что она мама мужа, а потому, что это самая важная для него женщина. Между ней и невесткой возникает настоящая ревность и борьба за то, кого он любит больше.

Короче говоря, бабушка уехала от нас очень расстроенная, а у меня остался горький, неприятный осадок. Я подозревала, что и у мужа этот осадок был, но он со мной особо про бабушку не разговаривал, видимо, не хотел лишний раз теребить эту тему.

Я действительно очень уставала от недоброжелательной обстановки, которая нас сопровождала на протяжении всего нашего пребывания во Франции. Мне приходилось постоянно писать какие-то официальные письма, заполнять анкеты, пытаться вернуть нечестно у нас отнятые деньги. Да просто – доказывать, что мы не верблюды! И каждый день разговаривать с мамой. Я пыталась уменьшить количество времени, которое ей уделяла. Старалась пораньше заканчивать разговор, но мама говорила: «Ну, понятно, вижу, что тебе совсем неинтересно со мной», вынуждая меня отвечать: «Да нет, что ты, мне очень интересно! Давай ещё немного поболтаем»… Если сразу после свадьбы я как дура рассказывала маме многое про нашу жизнь, то теперь поняла, что этого делать не стоит. Она все равно не давала мне никаких дельных советов, могла только осуждать меня и Андрея, внушать, что муж меня не любит и не ценит, и что со временем я это сама пойму, но уже будет поздно признать мамину правоту, потому что она уже к этому времени будет лежать на кладбище. Меня эти разговоры безумно угнетали. Теперь я не делилась с мамой ничем, говорила с ней про всякие малозначительные вещи, а она все время рассказывала про наших знакомых и про то, кто из них и что делает неправильно. От этого негатива у меня уши синели, но я ничего не могла сделать.

Помню, как однажды во время разговора с мамой я была на грани нервного срыва. Молча плакала от злости, пока она мне рассказывала, как неправильно воспитала своего сына тётя Оля. Если бы мама в этот момент сидела рядом со мной, я бы её, наверное, ударила. Но она была по другую сторону экрана – и я не решилась сказать, как меня бесят её рассуждения. Пришлось стиснуть зубы и потакать всему этому бреду.

Когда я заканчивала разговаривать с мамой, я долго сидела на стуле, и у меня часто возникал перед глазами навязчивый образ раны в области живота и потока сил, который из неё вытекает. Мама, очевидно, питалась этим «силотечением», а я не могла ей сказать «стоп» и прекратить его.

Я все ещё, как и в Швеции, старалась ездить к родителям примерно каждые три месяца. Эти визиты давались мне очень тяжело. Каждый раз, приезжая в их дом, я снова чувствовала себя безвольной, беззащитной девочкой. Я не скучала по родителям. Просто знала, что мне надо приехать. И это «надо» убивало во мне все.